Завтрашний царь. Том 2

– Нет слова «мне не дано». Я видел спорину людей, отмеченных всего лишь упорством. Я боюсь даже представить, чего способен достичь ты, государь.

Эльбиз продолжила зловеще:

– А Гайдияру…

– Погоди месть мстить. Мартхе, что ты предлагаешь?

Эльбиз спросила стремительно:

– А что Змеда? Совладала с забавой?

Добрая Змеда по-прежнему благоволила молодому райце. От пережитого напряжения лицо трудно складывалось в улыбку, но Ознобиша улыбнулся:

– Совладала. Вечером показала четыре склада, такие красивые…

Все справлялись по-разному. Эльбиз загадку одолела мгновенно. Гоняла плашки с проворством, от которого рябило в глазах: а вот так? нет! а ну-ка, вот так?.. Эрелис, тот призадумался. Помедлил, гладя Дымку. И выложил угольнички сразу без ошибок. Невлин размышлял по сию пору, Харавониха за многими хлопотами просто отмахнулась. Примерно такого исхода Ознобиша и ожидал.

Но Вагурка!

Подкидыш Беды, ничтожная сенная девка одолела козны спокойно и деловито. Так, что смеяться ошибке Фалтарайна Баны уже не хотелось. Тут задумаешься, он вправду ошибся или… «Да с чего я взял, будто ум, кроме праведных, не родится?»

Царята смотрели на Ознобишу, и он сказал:

– Братья государя наверняка владеют проучками, но нам они не открыты. Это не беда. Порой я думаю, что своим умом доходить даже занятней. – И высыпал из мешочка предусмотрительно захваченную зернь. – Начать можно с малого. А там поглядим.

Эльбиз сразу утащила себе две костяшки, перевернула, провела над ними ладонью.

Эрелис смешал остальные, стал искать одну среди многих. Он открывал глаза и закрывал, рука начала дрожать.

– Неужели дядя Машкара всё время пытался показать мне… – выдохнул он наконец. – А я, глупец, не видел… не понимал…

– У тебя всё получится, государь, – тихо, осторожно произнёс Ознобиша. – Ты только…

Его без предупреждения захлестнула волна могильного холода. В глазах разлилась чернота, или это светильник, отчаянно задымив, умер под потолком? Давно зажившие пальцы рванула свежая боль, Ознобиша начал валиться… бесконечно валиться в разверзшийся поруб лесного притона… Он смутно услышал над собой переполох… кошачий вой… рёв оботуров снаружи, крик возчика. Сани резко дёрнулись, покосились…

…Когда мир вернулся, возок опять ехал ровно, в стеклянной скорлупе плясал огонёк. Ознобиша лежал на полу, на мягком ковре. Над ним хлопотали напуганные, растерянные царята и оба заменка. Эльбиз кутала его дикомытским плащом, а Нерыжень держала в ладонях его лицо. Он ощутил, как от её рук струилось тепло. Слабо потянулся навстречу, приник щекой.

– Мартхе, Мартхе! Отзовись!

– Что с тобой, ты слышишь меня?

Эрелис молчал, на лице были отчаяние и мука.

Ветер в ледяных иглах, решётка толстых капельников, рухнувшая с пятери… Тело было чужим, язык еле ворочался.

– А ты говорил… государь… не досталось царской породы…

Эрелис сдавленно прошептал:

– Я попробовал опереться на гнев…

У Ознобиши перед глазами снова поплыло, в ушах родился тонкий звон, всё начало отдаляться…

Кто-то шёл к нему по вечернему снегу, улыбаясь всем лицом, кроме глаз.

Праздничные врата

Светел стоял на изволоке, щурясь в морозную дымку.

Зеленец, куда после Беды перебралась деревня Извора, был виден издалека.

Нынешние людские гнёзда вроде Твёржи или Сегды сперва обросли ледяными валами, после – уподобились колодцам в белой земной броне. Могучие бури заравнивали эти колодцы, тепло кипунов и трудолюбивые руки мешали снегу сомкнуться… Извора была не такова.

Другое название зеленца было Сухая Гора. Гора вправду имелась. Она вырастала из закроя этаким размытым стволом, втыкавшимся непосредственно в тучи. Землю здесь изломали страшные силы, отломыш торчал к небесам, как ладонь, воздетая в последней мольбе. Рана тверди зияла бездонной курящейся пропастью, над нею полувёрстной стеной вздымался обрыв. С пологой стороны лепились маленькие срубы, не то ульи, не то надпогребницы. Это были входы в жилища. Домашняя жизнь текла в глубине, в тёплых и сухих недрах. Вверх ступенями карабкались улицы, мощённые камнем. Завтра здесь будет шуметь торг. Сквозь мутную кисею угадывалось движение. Люди ставили рундуки, спорили о местах для торговых палаток. У подножия горы теснились возы. Среди болочков и пошевней выделялась скоморошня Кербоги, разрисованная птицами и цветами. Светел углядел её – и наддал ходу, посмеиваясь сквозь харю. Длинные ирты со свистом летели над крупитчатым снегом.

До привоза оставалась верста, когда, озираясь по сторонам, Светел не удержал любопытства. Трое мужчин, оружных колунами и пилами, занимались чем-то довольно странным. Среди чистого поля громоздили один на другой отёски прочного льда. Обкалывали, устраивая по месту. Намертво крепили, поливая водицей из бочек, привезённых досужей детворой из зеленца. Два толстых зеленоватых столба уже превышали человеческий рост. В сторонке морозили горбатую переводину.

– На топорики-незатупыши вам, мужи добрые, на плотьбу крепкую, – усмиряя северный выговор, поздоровался Светел. – Что такое ладите, ремеслом довольные?