Завтрашний царь. Том 2

Ком грязи швырнуть наука невелика! Светел прянул, на шагу схватил «воеводу», развернул за себя, согнулся над ним. Тело вспомнило Сечу. «Я что, Неуступа, башню осадную, вот так ринул? Или сам его обежал?..»

Земляной снарядец рассыпался по толстой верхней рубахе.

– А там топорами кидались, – сказал Светел.

– Ух ты! – отозвались мальчишки. Все умели дров наколоть, лопату вытесать, лучины нащепать для светца. Знали тяжесть леза, знали его угрозную остроту.

– Вы вот что, ребятки… – подал голос Кербога. – Припас я для Изворы добрую песню… О славных временах, о смелых царевичах. Та песня непростая, её представлять надо. А у меня… так скажу: лицедеи нужны. Вы тут все храбрецы. На люди показаться ведь не струсите? Точно не струсите? Тогда бегите домой, просите родительского благословения. Кто испросит, с нами подвысь попирать будет. Да! И если у кого сестрёнка бойкая есть, пусть тоже придёт.

Детвора умчалась, галдя.

– А ты? – спросил скоморох.

Светел обернулся:

– Что – я, дядя Кербога?

– Ты, говорю, встать на подвысь не забоишься? Помню, вы с братишкой хоть в пир, хоть в мир, но детство стыда и страха не знает.

«Бог Грозы промолвил Богу Огня…» Светел развернул плечи, притопнул:

– А гусельки в руки дашь, дядя Кербога?

Ледяной мостик

Нарочитым узилищем Извора не обзавелась – кому бы оно здесь было нужно? Пленные тати, обречённые казни, сидели в обычном порубе, забранном вместо крышки толстой деревянной решёткой. Добрый человек не провалится, узнику не допрыгнуть. Снизу слышались глухие голоса, всхлипы. На колоде сруба сидел местнич. Держал поперёк коленей старинный бодец: копьё с ножами и древком вполратовья.

Светел поклонился сидельщику:

– Дозволишь, страж неотходный, одним глазком вязней увидеть?

– Отчего ж не дозволить! – Изворец даже подвинулся, хотя его шуба погляду ничуть не мешала. – Всяк зри, куда неправда злая приводит.

Светел встал над решёткой. Некоторое время рассматривал три бледных пятна, запрокинутые навстречу. Наконец сказал:

– Ну, здравствуй, что ли, Марнава.

– О-о. Никак витязь царский! – прогудело из ямы. – Ялмак, значит, тебе только гусли сломал?

– И так можно сказать, – кивнул Светел.

Второй обитатель ямы тоже казался смутно знакомым. Тяжёлый снег… распахнутый ужасом рот на плоской тестяной роже… запропавшая латная рукавица… Имя не являлось на ум.

Третьего, встрепенувшегося на речи о гуслях, Светел точно никогда не встречал.

– Кто с тобой тут, Марнава?

– Этот вот… – разбойник могутным плечом толкнул плосколицего, – Онтыка из наших. А тот, он забеглый. Гусляр-скитун, в кружалах перепутных нам, повольникам, пел.

«Онтыка. Ясно. Скитун?..»

Марнава продолжал, радый случаю поболтать языком:

– Мы с Онтыкой, может, последние от шаечки задержались. Были ещё, кто с поля убёг, ан добрали в лесу кощеи, не помиловали… Мы вот дважды спаслись, на третий сплошали. К бабе в Линовище погреться зашли. – Он покаянно вздохнул. – Слышишь, витязь! Ни одной бабе не верь, дольше проживёшь!

– Баба, не будь дура, их опоила, – с удовольствием пояснил сторож. – Сама котляров звать, те поездом проходили. Тайные воины их увели и нам подарили, ради святой тризны казнение сотворить.

– У мораничей, ясно, подольше бы протянули, да больно хлопотно с ними, – хмыкнул словоохотливый Марнава. – Они таких, как мы, слыхано, в лес выпускают и след гонят. Потом для великого случая лучшим ученикам под нож отдают. Это ж сколько страдать! А мы, вона, заутром – кувырк, да и полетели! На лёгких крылышках к Телепенюшке с Кудашом, ко всем нашим. Верно, Онтыка?

Молодой повольник уткнулся носом в колени, заскулил.

– Он что? – Светел повернулся к сторожу. – Смерти страшится?

– Её всяк страшится…

– Так знал, поди, кистень бравши, куда тропинка ведёт?

– Нет, витязь, ему завтра не помирать, – хохотнул из ямы Марнава. – Ему завтра палачом быть.

Светел сглотнул. Промолчал.

– Кому ж из добрых людей охота поганиться? – подтвердил местнич. – Разбойников, коли свяжут, всегда другой разбойник казнит. За прощение.

«Я дурак. С Высшим Кругом желаю речи вести, а ничего-то не знаю…»

– Совьёт нам завтра по петельке, и вольному воля, – глумился Марнава.

Светел кое-как смог спросить:

– Вызвался, что ли?

– Ну сам суди, витязь, – вздохнул пленный главарь. – Вашего брата ведь тоже по вожакам славят. Кудаш-батюшка голову сложил, пятерых мораничей посрамив. К Телепенюшке, брату моему, котляры, кроме стрел, приступа не нашли. Я им наследник. И что мне? Палачом поганым заделаться?

По мнению Светела, бой против мораничей искупал немало грехов. Но… моталась снежная пелена, открывая и пряча детскую люльку. Опрокинутую, пустую. Люди всё видят, всё знают. В распадке, где застигли несчастного переселенца Таруту, сбереглось довольно следов. Зверьё выгрызло плоть, слизало кровавые отпечатки, но следопытов не проведёшь. «Был ты там, Марнава? Ведь был?..»

– На мостике не споткнись, – хрипло выговорил Светел. – Меня как хочешь, а воеводу лихом поминать не моги.

И двинулся было прочь от решётки.

– Погоди, витязь! Постой!

Не Онтыка закричал, не Марнава – тот, третий. Скитун.