Доводы Лас Касаса были достаточно весомы, чтобы убедить корону дать разрешение на проведение административных экспериментов: попытку установления индейского самоуправления на Эспаньоле (Гаити) под контролем миссионеров, организацию поселения обеспечивающих самих себя испанских фермеров в Кумане́[58], которые должны были подтвердить его теории. Эти эксперименты, как можно было ожидать, закончились неудачей. Идеальная империя была далека от американской действительности. Интересы encomenderos, чиновников-собственников и городских советов были под надежной защитой. Однако от его пропаганды невозможно было просто отмахнуться как от вздора, написанного фанатиком. У него были влиятельные друзья. Его горячая настойчивость могла преодолеть и противодействие, и равнодушие. Некоторые его идеи были близки по духу Карлу V и его советникам-церковнослужителям и взывали к чувству гуманизма. Знаки одобрения в высших кругах власти Испании объясняют ту ненависть, с которой Лас Касаса преследовали испанцы в Новом Свете. Старые конкистадоры и колонисты считали его идеи вызовом не только их средствам к существованию, но и их респектабельности. Эти люди ни в коем случае не были обыкновенными головорезами и искателями приключений. Многие из них серьезно гордились своими достижениями и считали себя защитниками цивилизации и религии от жестокого и суеверного варварства. Эти идеи тоже имели своих защитников-теоретиков, среди которых самым выдающимся был Хуан Хинес де Сепульведа (1490–1573).
Сепульведа написал Democrates Alter в 1542 году. Тогда его репутация гуманиста, последователя Аристотеля и мастера латыни достигла своей наивысшей точки. Подобно многим ученым испанцам, он причислял Эразма к числу своих друзей. Как и в случае с Виторией, его интерес к Индиям был схоластическим, не подвергшимся влиянию личной заинтересованности. Он никогда не был в Америке. Подобно Витории, он основывал свои рассуждения по этой теме на своем личном представлении о естественном праве. Естественное право управляло поведением людей в отношениях друг с другом. У него было два аспекта: инстинктивный, который заставлял людей воспроизводить себе подобных и отвечать силой на силу, и разумный, который побуждал их уважать своих родителей, стремиться к добру и избегать зла, выполнять свои обещания и верить учению истинной религии. Второй аспект права был таким же естественным, что и первый, а в случае их конфликта становился более значимым, так как раз человек был разумным по своей природе, то никакие подсказки инстинкта, которые не подчинялись разуму, нельзя было считать действительно естественными. Естественное право в своем разумном аспекте было подробно изложено в Jus gentium – своде правил, по общему мнению, общих для всех организованных народов. В отличие от Витории Сепульведа считал, что Jus gentium регулирует отношения между отдельными людьми, он понятия не имел о международном праве. Разум побуждал людей формулировать общее мнение по всем вопросам, важным для всех, и давал им возможность вывести из естественного права – самого по себе разумного – подробные правила Jus gentium. Однако некоторые люди были более разумными, чем другие; и общее мнение, которое вывело и определило международное право, не было мнением всех людей и даже не их «большей части». Международное право можно было найти только среди gentes humanitiores, а не тех, которые находятся на периферии цивилизации. И даже среди цивилизованных народов долг провозглашать, что соответствует, а что не соответствует естественному праву, принадлежал самым мудрым и самым честным представителям высокоразвитых народов, поэтому Сепульведа был сторонником аристократии по рождению и управления менее развитых народов более высокоразвитыми, а в каждом народе менее родовитых слоев населения – более высокородными. Он даже отрицал, что народ можно считать имеющим законных правителей – говоря современным языком, имеющим государство, – если они им не правят согласно принципам Jus gentium. Хотя к этому он не замедлил прибавить, что в целях поддержания мира естественное право предписывает повиноваться даже плохим правителям и мятеж против властителя, имеющего законные права на власть согласно конкретным законам и обычаям его народа, не может иметь законного оправдания.