Зависимость и ее человек: записки психиатра-нарколога

Но тут что-то случилось – и весь мировой порядок рухнул. Будто в один день взял – и рухнул. У каждого на этот счет свои ассоциации первого порядка, но лично для меня это сильно похоже на то, с чем я сталкиваюсь, работая наркологом. Годами в своем кабинете я слушаю постылые истории про «это случилось, доктор». Годами. Одно и то же. Заходит очередной понурый пациент, говорит: «Доктор, я был трезв, все шло хорошо, но тут я взял и сорвался». Я знаю, что это не так, я знаю, что не «все шло хорошо». Срыв – это не мгновенное событие. Это множество ежедневных решений, которые привели к употреблению алкоголя, а не только само употребление. То, что случилось с миром, то, как рухнул привычный мировой порядок, – не мгновенное событие. Это процесс. Генри Киссинджер книгу «Мировой порядок» начинает словами: «Не будем лукавить: по-настоящему глобального "мирового порядка" никогда не существовало»[78]. Никогда. Ставшие привычными годы благополучия на Земле – серебристая рябь не верящей своему счастью памяти, очаровательный сон, лето Господне, которое было, да прошло.

Кажется, дикость, беспорядок и срыв у нас в крови. Мы стараемся жить осознанно, осмысленно, с опорой на ценности, изо всех сил стремимся быть цивилизованными людьми, но нет-нет да срываемся. На этом витке эволюции мы все еще немощны, кровожадны, глупы и тем самым «ужасно и ужасающе нормальны»[79]. От этой нашей нормальности болит голова у всей планеты. Страдает все живое. Далекие люди. Близкие люди. Мы сами. «Бедные люди, бедняги, бедное человечество. Что все это делает здесь?»[80]

Российско-украинский и российско-западный военный конфликт идет уже давно. Я перевез семью на свою историческую родину. Если смысловые конструкции мира рушатся, если старое оказалось несостоятельным, а новое еще не появилось, то пусть мои дети продолжают ходить в школу, играть во дворе и расти в лоне хорошо знакомой мне бережной и чадолюбивой культуры – в Армении.

Итак, онлайн-конференция. Старина Сапольски намерен поговорить с нами о биологии своих и чужих. Он велик и великолепен: вьющиеся черные волосы, вьющаяся борода, прямой нос, прямой взгляд, задумчивый лоб, большие руки – этот ученый с внешностью зороастрийского проповедника рассказывает нам о добре и зле. Но больше о зле, об озлобленности, о злобе дня. О том, почему люди в XXI веке ведут себя как чудовища. Сапольски начинает с истории полицейского, который хотел задержать чернокожего прохожего. В момент, когда тот доставал мобильник, полицейский пустил в него двадцать семь пуль. «Как это случилось?» – спрашивает ученый. И объясняет так, как это делают биологи: амигдала, страх, импульс и все такое. Мы не можем говорить о жестокости, не говоря о страхе. Амигдала – островковая доля – префронтальная кора. Убитый прохожий – разоренные страны – уничтожающее само себя человечество. Хорошо быть биологом, вот что. Я задал вопрос. То, что копилось все эти годы, все то во мне, что способно вопрошать, сегодня захотело спросить. Я спросил у Сапольски: «Сто с лишним лет назад турки убили полтора миллиона армян и сотни тысяч представителей других национальных меньшинств. Польский юрист Рафаэль Лемкин, придумавший слово "геноцид", в качестве примера типичного геноцида приводил именно эту кровавую бойню. Можно ли весь геноцид описывать языком одной только биологии, с помощью таких понятий, как "амигдала", "островковая доля" и "префронтальная кора"? Мы тут ничего не упускаем?» Сапольски ответил: «Геноцид армян, холокост, резня в Руанде и другие массовые убийства можно объяснить языком одной только биологии, но это не так эффективно. Гораздо эффективнее объяснить поведение лидера. Того человека, который говорит: "Вон те – не такие, как мы"».

Что ж, Институт Лемкина сегодня считает, что Азербайджан осуществляет геноцид армян при полной поддержке члена НАТО Турции[81]. Мне не так просто оставлять это в сторонке и возвращаться к своей книге, но в то же время я хочу окончательно понять человеческое, слишком человеческое явление под названием «срыв». Разобраться, как и почему срываются зависимые люди. Как и почему срываются не только зависимые люди. Я утверждаю, что срыв – это не про зависимость. Это не то разрушительное, что делает с человеком зависимость. Срыв – это то разрушительное, что делает человек со своей жизнью и с жизнью других людей. Я бесконечно сочувствую тем, кто боролся изо всех сил и все же сорвался, но в моем сочувствии нет никакой попытки оправдать сами срывы.

2

– Я родился и вырос в Люберцах, – говорит актер-стендапер, держа в татуированной руке страшное оружие: микрофон. – Чему очень рад. Ведь в Люберцах можно и не вырасти.

Зал взрывается смехом. Смеются, наверное, те, кто пережил девяностые. Почему бы не посмеяться, когда лихолетье осталось далеко позади? Александр Шаляпин девяностые пережил кое-как. Я смотрю запись стендапа 2019 года: Саша очень смешно рассказывает о предельно несмешном.