Зацепить 13-го

Она завалила меня вопросами. Ее интересовало, о чем мы говорили по дороге. Я стойко молчала. Тогда она стала указывать мне на него в коридорах и рисовать в тетрадях сердечки с инициалами Ш. Л. и Дж. К.

К счастью для себя, я умела уходить от нежелательных тем и отрицать то, в чем не хотела признаваться. Убедившись, что я не клюю на ее приманку, Клэр оставила попытки выудить из меня подробности.

Я была только рада: не хотела, чтобы кто-то знал о моем внутреннем разладе.

Но она знала, что мне нравится Джонни, и это уже было плохо.

Во всем этом хаосе обнаружилась и светлая сторона: за целый день Ронан Макгэрри даже не взглянул в мою сторону.

На уроке французского он сел не сзади меня, как раньше, а в другом конце класса и старательно вел себя так, словно меня не существовало.

Это меня определенно устраивало.

Мне не хотелось, чтобы на меня обращали внимание, особенно он.

Правда, я сразу заметила у него свежий синяк под левым глазом и разбитую губу.

В глубине души я знала, что разукрасил его, конечно же, Джонни.

«Глупо было оставлять пальто дома», — думала я по дороге на автобус, особенно если учесть, что я промокла до нитки.

Нет. Я тряхнула головой. Если подумать, я скорее утону, чем приму жалкий искупительный дар матери в виде пальто.

В прежние разы это была шоколадка, чашка чаю, новая резинка для волос или иной способ подкупа, предложенный с намерением заткнуть мне рот.

На одной из перемен я получила ее эсэмэску: «Я не стану вредить мальчику». Я прекрасно понимала: сообщение послано в надежде, что я пришлю ответное, такого же содержания.

Я не ответила по двум причинам.

Первая. У меня на телефоне по-прежнему не было денег.

Вторая. Она не заслуживала того, чтобы я ее успокаивала.

С чего я должна думать о ее спокойствии, когда сама всю жизнь в постоянном напряжении?

Конечно, моя угроза рассказать директору вышибла ее из колеи.

И мать была не единственной, кого вышибла из колеи моя непредсказуемая реакция.

Я ощущала себя зверем, загнанным в клетку, в угол.

Никогда еще я не наносила ответного удара.

Никогда еще я не чувствовала достаточно сил для этого.

Мое ребяческое бунтарство было бесполезным, поскольку я же и окажусь пострадавшей, если простужусь, но возьми я утром у матери пальто, это означало бы готовность закрыть глаза на все, что случилось.

А я отказалась закрывать глаза.

Вернувшись домой, я старательно проигнорировала отца, торчащего на кухне, и поднялась к себе. Уж лучше умереть от голода, чем спуститься на кухню и увидеть его физиономию.

Трезвый он сегодня или нет — я ненавидела его всеми фибрами своей души.

Боковым зрением я заметила у себя на кровати конверт с эмблемой Томмен-колледжа.

Я подбежала к кровати и рванула конверт.

Округлившимися глазами я смотрела на бланк родительского разрешения.

Мать его подписала.

Зажав бланк в руке, я повалилась на кровать и судорожно выдохнула.

Я еду в Донегол.

22. Время взаймы

Джонни

С шести лет я каждую субботу проводил на поле. В руках у меня был мяч, а перед глазами проносились сияющие мечты.

Я рос, и субботние игры с отцом, когда я просто бросал мяч, сменились игрой в мини-регби, добавились регулярные тренировки, матчи в составе клуба юниоров. Когда мне исполнилось четырнадцать, я прошел отбор в Национальный институт дальнейшего развития в регби, в просторечии называемый Академией.

Менялся характер и интенсивность тренировок, менялись площадки, но мечта оставалась прежней.

Эта мечта всегда была одной и той же.

Играть за свою страну.

Быть самым лучшим.

Но в эту субботу все было по-другому.

Потому что я огреб проблем.

Потому что облажался на тренировке в Академии.

Я показал слабость, и это сразу заметили.

Я был медлительным и невнимательным, лажал все утро подряд, пока тренер не прогнал меня с поля и не потащил к себе в кабинет.

Он потребовал объяснений.

А проблема была совсем простой.

Я не мог двигаться, как раньше.

Мое тело разваливалось на части.

А в голове была лишь одна девчонка.

Я врал напропалую и выговорил себе спасение, избежав проверок и анализов. Однако с тренировки меня все равно сняли и велели явиться на следующей неделе с ясной головой.

Хрена там прояснится за неделю.

Подавленный и деморализованный, я провел несколько часов за рулем, катаясь по дорогам и стараясь взять голову в руки.

С телом я ничего не мог поделать, но с головой-то?

Надо было настроиться на игру.

Вот только голова моя осталась у Шаннон Линч.

Все мои планы забыть ее мгновенно улетучились, стоило этой малявке подойти ко мне в среду в школьном коридоре для разговора.

Это настолько вышибло меня из равновесия, что я мог лишь стоять, словно последний лох, и смотреть, как эта пигалица дергает меня за все ниточки.

И хуже того, она вынесла мне мозг, когда извинилась передо мной.

Я этого не ожидал и не заслуживал.

Я не тупой.

Я знал, что отвратительно вел себя во время поездки.

И слишком резко реагировал.