— Ты-то сам в это веришь? — спросил Гибси, плюхаясь перед телевизором в кресло-мешок. Это было «его» кресло. — Если не хочешь, чтобы твоя мать о чем-то знала, я могу отвезти тебя в больницу на обследование.
— Я прекрасно себя чувствую. — Я подошел к соседнем креслу и сел, получив новый удар боли, теперь в области таза. — Лучше не бывает, — прошипел я.
Гибси покачал головой и потянулся к пульту, на сей раз оставив свои соображения при себе.
Он включил телевизор и начал переключать каналы.
— Что хочешь посмотреть?
— Ты можешь ехать, — сказал я ему, вытягивая ноги. — Я тебя не держу.
— Не-а. — Гибси встал, подошел к «Сони плейстейшн — 2», включил и вернулся в кресло. — Я всего лишь пытался вытащить тебя из дома.
— Ценю твои старания, — пробормотал я, беря у него джойстик. — Но не сегодня.
— Джонни, ты попадешь в ту команду, — сказал он, устанавливая «ФИФА-2005». — Ты ведь сам знаешь.
Я дышал, отгоняя подступающую панику, стараясь сосредоточиться на игре.
— Ты туда попадешь, — тихо повторил Гибси.
— Надеюсь, — выдавил я, вперившись глазами в джойстик. — Очень, блин, надеюсь, Гибс.
Иначе я свихнусь.
— Хочешь напиться? — предложил он. — Виски у твоего отца есть. Зато никаких прилипал с их истериками. Как тебе такое?
Минута ушла у меня на раздумье. Потом я тяжело вздохнул.
— Да, мужик, — ответил я другу. — Я действительно хочу напиться.
23. Бывшие и решительное «нет»
Сегодня я снова видел ее.
Мы раз пять прошли мимо друг друга в коридоре, и она неизменно опускала голову, отказываясь даже мельком взглянуть.
Меня это уже не удивляло.
Шаннон больше недели вела себя так, словно я был невидимкой.
Точнее, девять дней.
Такой игнор мне не нравился.
Для меня это было неизведанной территорией, и я очень скоро убедился, что мне там паршиво.
Особенно когда меня не замечала та, что плотно сидела в моих мыслях. И снах.
Вот так, она реально, блин, стала мне сниться.
Что это за отстой вообще?
Прошлой ночью, например, мне снилось, что Шаннон смотрит игру с моим участием.
Только играл я не на школьном поле, а на дублинском стадионе «Авива».
И вместо черно-белой формы Томмен-колледжа на мне была зелено-белая.
Шаннон была в такой же зеленой ирландской футболке с моим именем и номером на спине. Она с трибуны кричала мне слова поддержки.
Мне бросили мяч, и когда я его поймал, Шаннон заплакала.
Причем всерьез, у нее даже лицо исказилось. Она указывала на меня.
Я посмотрел вниз, и вот тут мне откровенно поплохело: у меня не было ног.
Вместо них — две культи.
А потом я стал сдуваться, высыхать, как жуткий тип из «Гарри Поттера».
Лицо Шаннон, обезумевшей от горя, — это последнее, что я видел, перед тем как проснуться.
Жуткая жуть.
Я проснулся весь в поту и целых пять минут ощупывал себя, убеждая паникующий мозг, что ноги по-прежнему на месте.
Мне было не избавиться от ощущения, что сон — это предостережение.
О чем — я понятия не имел, но в животе поселилась жуть и не исчезала весь день.
Я не мог выбросить это из головы.
Я не мог выбросить из головы
Во всем этом не было никакого смысла, и я не имел понятия, почему я хотел пойти к ней.
Не к Гибсу.
Не к маме.
Не к тренерам.
Внутри меня жестко колбасило, я боялся даже думать о летнем сезоне, но какой-то едва знакомой девчонке, у которой глаза глядели прямо мне в душу, я хотел признаться в своих страхах.
Что-то мне подсказывало: я могу ей рассказать.
Глубоко внутри я чувствовал, что она
Получается, она может меня спасти?
Последний урок в пятницу был для меня полной катастрофой. Преподаватель без умолку о чем-то рассказывал, но я ничего не понимал и не запомнил ни слова. Я торопился покинуть главное здание: в спортивном корпусе меня ждал разговор с тренером. И вдруг знакомый голос окликнул меня по имени.
Может, притвориться, что не слышал, и выйти? Но она схватила меня за руку и потянула назад, и вежливость победила.
Я попытался успокоить себя дыханием, мысленно напомнив о необходимости быть любезным, затем повернулся к ней.
— Привет, Белла, — произнес я, слегка кивнув.
Как всегда, она была хороша: черные волосы, стрижка боб, на лице — полный макияж.
Она была высокой и фигуристой, школьная форма подчеркивала все округлости тела.
К счастью, меня это ничуть не возбуждало.
— Привет, Джонни, — ответила Белла, широко улыбнувшись. Она была высокая — пять футов и одиннадцать дюймов, — но все равно задирала голову, чтобы посмотреть на меня. — Как поживаешь?
У меня на языке вертелось: «Тебе какое дело?» — но я умерил нетерпение и задал вопрос в лоб:
— В чем дело?
— О, ну знаешь, как обычно, — ответила она, закидывая темные прядки за уши.
Вообще-то, я не знал ничего.
Я ничего не знал о ней, а она обо мне — и того меньше.
Встречаясь, мы не вели разговоров.
Мы трахались.
И такое решение в большей степени исходило от нее, чем от меня.
— Я выходила из кабинета. Смотрю, ты идешь, — продолжала Белла, водя большим пальцем по моему запястью. — Вот я и решила подойти и поздороваться.
Я убрал руки в карманы и качнулся на пятках:
— Ну, так мы уже поздоровались.