Моя охрана рассредоточилась по гостиной, сунув нос во все углы, снова начавшая нервничать хозяйка дома бестолково топталась возле тлеющего углями очага, а ее дочь разжигала масляные лампы, установленные на специальных полочках на уровне глаз. Привыкнув к полумраку, я смогла различить и другие детали внутреннего убранства, например то, что посуда была в основном из дерева, но украшена резьбой и росписью, а на полке над очагом – на видном месте стояло несколько серебряных и медных блюд. Дрова лежали на полу аккуратной стопкой возле каменной стены, на самом камине была развешана чугунная посуда для готовки, достаточно чистая, хоть и явно активно используемая. В углу стояла прялка, рядом корзина с белой шерстью, судя по намотанной на веретено нити, устройством пользовались совсем недавно.
Пройдя к стоящему в центре комнаты столу, я села на единственный стул с невысокой спинкой, который, очевидно, принадлежал главе семейства, что принялся неуверенно переминаться рядом со своей супругой и дочерью, которая, закончив с освещением, явно не знала, куда себя девать. Садиться я им предлагать не собиралась.
– Итак, я задам вопрос, который вы трое уже слышали. Где Марк, брат Деллы?
– Вы пришли за мальчиком с целым отрядом наемников? Он что, украл что-то? – вдруг решила парировать вопросом на вопрос женщина, нервно обхватив себя за локти.
Я на мгновение даже опешила от такой наглости.
– Наемники? – Оглянувшись на сопровождающих меня в гражданском платье стражников, я вспомнила свою реакцию на первое их появление и кивнула, понимая. – Нет, это всего лишь городская стража, ситуация требовала от них быть незаметными.
На этих словах молчаливый предводитель отряда отогнул шерстяной жилет и продемонстрировал приколотую изнутри плоскую брошь с изображением щита и меча, а дочь хозяев дома мгновением позже упала в обморок.
Неожиданный поворот…
На отца семейства было жалко смотреть, казалось, что он или лопнет от приливающей к лицу крови, или упадет с разрывом сердца рядом с достаточно быстро пришедшей в себя и залившейся слезами дочкой. Первые же слова, прорвавшиеся через девичьи рыдания, были адресованы матери и заставили меня, да и всех присутствующих, практически сделать стойку, как гончих, напавших на след.
– Мама, они все знают, они следили…
– Тише, тише, золотко. – Растерявшая окончательно весь лоск женщина обнимала своего ребенка, гладя по голове, а потом обернулась ко мне, зло сверкая глазами. Я, делая вид, что мне и так все известно, молча выгнула бровь, хотя внутри у меня уже все оборвалось в ожидании самого худшего. И худшее пришло: – Это я. Я придумала и я сделала. Дочь и муж ничего не знали. – Она встала, гордо выпрямившись и скрестив руки под грудью, словно совершила что-то героическое.
Мужчина, смотря на свою супругу снизу вверх и продолжая обнимать полулежащую дочь за плечи, имел вид настолько потерянный и испуганный, что я вполне легко была готова поверить, что он вряд ли был о чем-то в курсе.
– Очевидно, что твоя дочь все же что-то знала. Рассказывай все от начала и до конца, а я подумаю, кто виноват и что с этим делать. – Я бросила два коротких взгляда – на напрягшегося Альвина и на свое сопровождение. Моего телохранителя, как лицо заинтересованное, обуревали эмоции, а вот патрульные откровенно скучали, хоть и были настороже, косясь то на подавленного главу семейства, что опустился на одно колено рядом с дочерью, то на его супругу.
– Марк был слабоумным и бесполезным. Пока Деллка работала и давала деньги на его содержание, я еще готова была терпеть это ничтожество в своей семье, но у меня дочь! А этот недоумок повадился цветочки ей дарить, воровал, небось, где ему денег на цветы зимой взять! – Девушка в объятиях отца, потемневшего лицом, зашлась слезами пуще прежнего, а ее мать продолжила после секундной паузы: – Я давно уже снотворные капли себе выписываю, а как Деллки не стало, так я поняла, что ты сам это ярмо всю жизнь тащить будешь и нас заставишь. – Она бросила быстрый и презрительный взгляд на молча смотрящего на нее мужа. – Позвали мы его с Ольхой проехаться с нами до соседней деревни, пока ты был в лавке, я налила ему вина с каплями снотворными, и на полдороге мы его с дочерью ссадили с телеги.
– Он же мой племянник, Зара, как ты могла…
– Так и смогла! Обрюхатил бы этот недоумок Ольху через пару лет, кому с этим позором жить бы пришлось, тебе? Первым бы орать начал о том, куда я глядела, что за дочерью не досмотрела! А о дочери, о дочери ты подумал?! Сколько ей в девках сидеть? За ней везде этот мычащий дурак таскался, друзей-подруг распугал всех!
Я встала, не спуская взгляда с тяжело дышащей отравительницы.
– Где оставили? По какой дороге везли?
– Где оставили, там нет уже. А если и есть, так одни кости. – Неприятная ухмылка скользнула по когда-то красивому лицу Зары, ее дочь на полу замерла, уставившись расширившимися глазами на мать.
– Ты же сказала, что он проснется, мы же ему и нож, и еды оставили, чтоб шел… – начала лепетать Ольха, но ее мать фыркнула, закатив глаза.