Заре навстречу

Рукой Валерьяна были написаны непонятные слова:

«О явке — следующий раз».

Стефанский прикусил губу, выхватил записку.

— Виноват, не то… Где у меня голова? Это ваше розовое гнездышко меня одурманило… Вот ваше письмо!

Муж писал со страстью и тревогой, просил написать, здорова ли она, Кира, хорошо ли ей живется.

Августа разрумянилась, читая письмо под взглядом Стефанского.

— Где он?

Полковник не ответил. Сказал:

— Пишите. Я перешлю.

— Но он… на свободе?

— Разумеется. Пишите же!

Она присела к столу, написала полстранички. Полковник ждал стоя.

Подавая сложенное, но не запечатанное письмо, Августа попросила:

— Не делайте ему зла!

Они стояли вплотную, и Стефанский по укоренившейся привычке не пропускать ни одну сколько-нибудь привлекательную женщину пристально и ласково глядел на нее… Августу начинал волновать этот пристальный взгляд.

Вдруг дверь распахнулась, и Катя встала на пороге.

— Няню выслали… меня не вышлете? — с нервным смешком проговорила она. — А я хожу ищу, где наш поэт.

Ревнивая злоба дрожала в ее голосе. Стефанский подумал: «Э, да ты, малютка, готова!»

Забавно было бы подразнить ревность этой маленькой тигрицы, но необходимо было ехать в контрразведку, где ждут только письма Августы. Человек готов к отъезду, «на ту сторону». Если Мироносицкий сдержит слово, пришлет явку в Перевале, очень легко будет ввести своего агента в неуловимую подпольную организацию.

XV

С тяжелым сердцем собиралась Вера Албычева на выпускной вечер.

Недавно из Ключей пришло письмо с расплывшимися от слез строчками. Мать писала: «Папино здоровье не улучшается, приезжай, Верочка, скорей!» Дядя Григорий, у которого она жила сейчас, за последнее время ходил мрачный, что совсем не вязалось с его обычной ласковой, грустно-шутливой манерой. В своих сердечных делах Вера запуталась, не знала, как ей быть…

Помимо всего этого Веру мучило «угрызение».

За последний год как-то незаметно для себя она сблизилась с Катей. Подруга вовлекла ее в дело, против которого все в Верочке восстает.

Когда Катя, рыдая, попросила: «Помоги мне! Я погибаю! Клянись, что поможешь!» — Вера просто сказала: «Клянусь, Катя…»

Тогда-то Катя ей все и рассказала.

— Но почему ты хочешь бежать? — спрашивала Вера, и ее простодушное, свежее лицо выражало ужас и осуждение. — Пусть он придет и попросит твоей руки.

— Женат! — был отрывистый ответ. Катя пренебрежительно повела плечом на возглас подруги: «Какой ужас!»

— Вот, если не удастся побег — тогда будет ужас, да… Я не буду жить… А бежать с ним не ужас, а счастье!

Она зажмурилась и порывисто прижала к груди диванную подушку.

— Это убьет твою маму, Катя!

Катя презрительно рассмеялась.

— Не беспокойся, не убьет. Ты знаешь наши отношения… она до сих пор ревнует ко мне…

— Катя! Не надо!

— …своего лысенького Полищука. Она меня ненавидит. Ей будет неприятно, правда, ведь мама горда, как римский профиль! — Катя рассмеялась своему сравнению.

— А его жена…

— Довольно! — отрезала Катя. — Ни слова о ней! Не хочу! Я никогда его юней не отпущу!

— Где она?

— В Саратове где-то или в Самаре… не знаю, не хочу знать!

— Одна?

— С сыном. Сын моих лет. Зовут Игорем. Довольно! Разве это по-дружески… терзать?

— Да, это по-дружески, Катя. Друг обязан… я обязана тебя предостеречь.

— Это от чего?

— Ты его мало знаешь. А вдруг он окажется непорядочным?

Катя зажмурилась и уши зажала.

— Хочу быть с ним! Хочу праздника! Ласк! Страсти хочу!

После этого разговора Вера с тайным отвращением к своей роли передавала Катины записки Стефанскому и его письма Кате. Помогла подруге вынести из дома вещи…

В белом платье, румяная, грустная, вышла Вера из своей комнаты. Сказала дяде:

— Вечер, дядечка, кончится поздно… я у подруги заночую.

— У Катюши?

— Нет…

— У кого же?

— У Тюни Доброклонской… это два квартала от гимназии.

— А почему не у Кати?

Девушка не ответила.

— Неужели поссорились?

Подавляя желание рассказать дяде все, Вера проговорила:

— Завтра, завтра, дядя Гриша!

И поспешно убежала.

Чтобы не встретиться с Антониной Ивановной, Вера прошла садом, через калитку. Несколько раз останавливалась: ей хотелось вернуться, не участвовать в этом деле. «Она сама не понимает, что делает! — думала Вера. — В такой день… в такой день она музыкой занимается!»

Из гостиной неслись звуки рояля. Катя вкрадчиво, взволнованно роняла слова:

И розы, как губы,
И губы, как розы,
Дурманят и манят,
И лгут, как мимозы…

Поднявшись на веранду, Вера увидела подругу.

Катя стояла, заломив в истоме руки. Гимназист Сергей Кондратов, рассеянно беря аккорды, глядел на нее жадными глазами.

— Сегодня, Верочка, я цыганка! — проговорила Катя весело. Легко подбежала к подруге, шумя белым шелковым платьем. Вера молчала. Ее встревоженное, печальное лицо обращалось то к подруге, то к Сергею… «Мимоходом отняла его! А ведь знает…»

— Не злись! Я просто дурачусь! — с нервным смехом шепнула Катя.

Вошла Антонина Ивановна, пригласила к чаю.

— Ах, не надо мама! Нам некогда, мы сейчас уходим на вечер.

— Когда тебя ожидать?