Заре навстречу

«Едут! А Сергей даже проститься не идет!» — подумала Вера, с удивлением чувствуя: боли нет… уедет — не надо ждать и думать о встрече, и обижаться, и страдать.

Вера села на приступок крыльца, заслонила лицо от солнца. Жгло сегодня так, что на новом амбаре, как пот, выступила смола.

— Папа, я с осени поступлю учительницей, — сказала Вера.

— Одобряю, — ответил отец.

Перед закатом стали подъезжать ко двору беженцы, просились ночевать. Вот уже пятый день идет эта история. Чаще всего к Албычевым и к дьяку заезжали священники. Вечерами самовар не сходил со стола. Один Вера ставила на стол, а другой Настя — под трубу.

На этот раз остановились три семьи. Первым приехал чахоточный дьякон с дьяконицей.

Потом прибыл красавец священник Троицкий. В щегольском экипаже рядом с ним сидела смуглая свояченица в ярком шарфике, а на возу пожитков — жена и два подростка-близнеца. Отец Петр брезгливо и холодно обошелся с Троицким и его свояченицей, а робкую попадью и двух подростков обласкал.

Сели за стол. Попадья держалась тише воды… от угощения отказывалась пугливо. Она, торопливо отхлебывая чай, вдруг поперхнулась, закашлялась… Муж сказал:

— Поди вон!.. Тебя, неряху, нельзя за общий стол…

— Сидите, матушка, сидите! — удержал ее хозяин. — Достоинство свое не теряйте! Вы — жена и мать, а не наложница… За свои права бороться надо. А я б на вашем месте до архиерея дошел! Что, в самом деле, в своей семье издевательство над собой терпеть?

Может быть, этот разговор добром и не кончился бы… но сцену прервал придурковатый священник Власов, просунувший в дверь свое круглое лицо:

— Мир сему дому!

Отец Петр от души расхохотался, глядя на его неуклюжую фигуру. Сразу было видно, что шаровары н косоворотку он надел впервые и что волосы острижены неумелой рукой попадьи.

— И ты в бегуны записался, «мужчина мужского полу»? А ну, повернись! Хоро-ош! Маскарад-от на что надел?

— Ну, а как ино? Не всяк узнает, что поп… А вдруг красные догонят?

— А что они тебе сделают? Всяк видит…

— Батюшко! К вам приезжий, батюшко! — сказала Настя.

— Зови сюда! — отец Петр с усилием поднялся и пошел к двери.

Навстречу ему шагнул через порог рыжий низенький попик с копной рыжих кудрей и жидкой бороденкой.

Вера сразу узнала «пуделя рыжего», схватила мать за руку: «Что-то будет?!»

Отец Петр остановился, не веря глазам. Мироносицкий улыбнулся, точно извиняясь.

— Я не знал, что это — Ключевское… Прошу прощения…

Отец Петр молчал. «Пудель» нерешительно взглянул на темнеющее окно:

— Но, может быть… перед лицом опасности… забудем прошлые раздоры?

— Раздоры? — свистящим шепотом переспросил отец Петр, и лицо его исказилось. — Для меня нет опасности! — грянул он.

Матушка забежала перед ним, он отвел ее рукою. Вера сказала: «Папочка!» — но отец не слышал.

— Кто был честным, тому не страшно! — кричал он. — А тебя, лизоблюд, верно, не пощадят! К кому теперь припадешь? Где твои защитники?

Закашлялся, рванул воротник и прокричал, подняв вверх дрожащую руку:

— Да будь благословенны те, кто давит таких вот гнид!

— Батюшко! Петя! Опомнись!

— И это — пастырь! — сказал Мироносицкий, пожав плечами. — Кричите — не боитесь, что окна раскрыты? Ваших красных друзей еще нет… как бы худа вам не приключилось! — Он был очень бледен, но иронически и нагло улыбался.

— Вот сидит прелюбодей… вот — нищий духом! — кричал отец Петр, указывая на Троицкого и Власова. — Всех приму! Всех накормлю! А тебе, выродок… Вон! — закричал он страшным голосом и снова закашлялся.

Мироносицкий, пожав плечами, вышел. Все молчали.

Проснувшись ночью, Вера услышала тихий разговор родителей. Мать плакала и сморкалась.

— Ну, что ты сопли распустила? — ласково говорил отец. — Не реви-ка!

— Да как же, Петенька, — всхлипывала мать. — Гибель приближается… Поедем! На коленях прошу!

После паузы отец ответил:

— «Пастырь добрый душу полагает за овцы». Не проси. Я — не рыжий пудель у верстовых столбов ножку задирать!

— Да какие овцы-то, Петя? — уныло спросила мать. — Кого защищать хочешь? Бедных и без тебя не потрогают.

— Дура! — ласково и печально ответил отец. — Не защищать… Кто посмотрит на мою защиту? Долг мой быть с паствой. Не понимаешь ты слова «долг»! Не побегу. Не проси.

— Разорят…

— Ну, и пусть зорят. Бог дал, бог и взял. Не дури, старуха!

— А вдруг с Верочкой что сделают? Надо хоть одну Верочку отправить.

— Почему же в первое свое пребывание красные ничего такого не делали? Почему сейчас сделают? Пораскинь умом: красные — победители, а победители будут думать об устройстве…

— Петя, если белые так безобразничали…

— А почему безобразничали? Потому что знал подлец Колчак, что он — калиф на час!

— Петя, успокой мое сердце! Отправим Веру!

— Она не маленькая, сама скажет, если хочет… Но думаю, что нас не оставит.

Вера, приподнявшись на локте, сказала тихо:

— Папа! Я никогда вам не говорила… Я, папочка, тебя уважаю больше всего на свете!

— Знаю. Спи, глупышка, — растроганно ответил отец.

Вера взяла книгу и ушла в Серебряный колок: она хотела видеть отъезд ключевских беженцев, еще раз увидеть Сергея.

Около полудня, соединившись в один обоз, беженцы выехали из села.