Запретный плод

Боль стихла до острой рези. Воздух обжигал легкие пламенем. В груди была тяжесть, будто я проглотила свинчатку.

— Стой на месте, Жан.

Жан-Клод остановился на полпути ко мне. Николаос остановила его легким движением бледной ручки.

— Ты меня слышишь, аниматор?

— Да, — ответила я сдавленным голосом. Не могла набрать достаточно воздуха.

— Я тебе ничего не сломала?

Голос ее взлетел, как птичка.

Я закашлялась, пытаясь прочистить горло, но это было больно. Я держалась за ребра, где постепенно стихала боль.

— Нет.

— Жаль. Но полагаю, это могло бы замедлить работу или сделать тебя для нас бесполезной.

Она говорила так, будто последний вариант был не лишен интересных возможностей. А что они со мной сделали бы, если бы что-то было сломано? Я не хотела знать.

— Полиция знает только о четырех убийствах вампиров. Их на самом деле на шесть больше.

Я сделала осторожный вдох.

— Почему не сообщить об этом в полицию?

— Дорогой мой аниматор, среди нас многие не доверяют законам людей. Мы знаем, насколько справедливо к неживым людское правосудие. — Она улыбнулась, и опять этой улыбке не хватало ямочки. — Жан-Клод был пятым по силе вампиром в этом городе. Сейчас он третий.

Я смотрела на нее, ожидая, что она рассмеется и скажет, что это шутка. Она улыбалась все той же улыбкой, как восковая. Они меня держат за дуру?

— Кто-то или что-то убил двух вампиров в ранге мастера? Двух вампиров сильнее, чем… — мне пришлось проглотить слюну, пока я смогла выговорить, — чем Жан-Клод?

Улыбка ее стала шире, показав отчетливо различимый блеск клыков.

— Ты быстро схватываешь, надо отдать тебе должное. Может быть, это сделает наказание Жан-Клода менее… менее суровым. Это он тебя нам рекомендовал, если ты не знаешь.

Я потрясла головой и уставилась на него. Он не шевелился, даже не дышал. Только глаза смотрели на меня. Темно-синие, как ночное небо, глаза с почти лихорадочным блеском. Он еще был не сыт. Почему она запретила ему питаться?

— А за что его наказывают?

— Ты о нем беспокоишься? — В голосе ее было издевательское удивление. — Ну и ну. Разве ты не злишься на него, что он тебя втравил в эту историю?

Я на миг задержала на нем взгляд. Теперь я знала, что я вижу в его глазах. Страх. Он боялся Николаос. И еще я знала, что если у меня и есть союзник в этом зале, то это только Жан-Клод. Страх связывает теснее любви или ненависти и делает это куда быстрее.

— Нет, — ответила я.

— Нет, нет. — Она пробовала это слово на язык, произнося так и этак, как ребенок. — Отлично. — И вдруг ее голос стал низким, взрослым, дымящимся злостью и жаром. — У нас есть для тебя подарок, аниматор. У второго убийства есть свидетель. Он видел, как погиб Лукас. И расскажет тебе все, что видел, правда, Захария?

Она улыбнулась песочноволосому.

Захария кивнул. Он выступил из-за кресла и отвесил мне низкий поклон. Губы у него были слишком тонкие для такого лица, улыбка кривая. Но ледяные зеленые глаза остались со мной. Где-то я видела это лицо, но где?

Он подошел к небольшой двери — раньше я ее не заметила. Ее скрывали дрожащие тени от факелов, но все равно я должна была заметить. Я взглянула на Николаос, и она кивнула мне с хитрой улыбкой.

Она скрыла от меня дверь, а я даже этого не знала. Я попыталась сразу встать, отталкиваясь руками. Ошибка. Ахнув от боли, я встала со всей быстротой, на которую осмелилась. Руки уже онемели от порезов и синяков. Если я доживу до утра, то буду как больной щенок.

Захария открыл дверь с блеском, как фокусник, отдергивающий занавес. Там стоял человек. Он был одет в остатки делового костюма. Хлипкая фигура, слишком утолщенная посередине — излишек пива, недостаток физических упражнений. Примерно тридцати лет.

— Выходи, — велел Захария.

Человек вышел в зал. Глаза его были круглы от страха. В розоватых зрачках плясал свет факелов. От него разило страхом и смертью.

Он все еще был загорелым, глаза еще не запали. Он мог сойти за Человека лучше любого вампира из этой компании, но был гораздо больше трупом, чем все они. Это был только вопрос времени. Я поднимаю мертвых для живых и могу узнать зомби, когда его вижу.

— Ты помнишь Николаос? — спросил Захария.

Глаза зомби полезли из орбит, краска сбежала с лица. Черт, он был здорово похож на человека.

— Да.

— Ты будешь отвечать на вопросы Николаос, тебе понятно?

— Да, понятно.

Он наморщил лоб, будто пытаясь, что-то припомнить.

— Раньше он на наши вопросы не отвечал. Ты будешь? — спросила Николаос.

Зомби покачал головой, глядя на нее неотрывно огромными человеческими глазами. Так должны птицы глядеть на змей.

— Мы его пытали, но он оказался очень упрям. Мы не успели продолжить, как он повесился. Надо было забрать у него ремень.

Она произнесла это задумчиво, обиженно.

Зомби не отводил глаз:

— Я… повесился? Не понимаю. Я…

— Он не знает? — спросила я.

— Нет, не знает, — улыбнулся Захария. — Как тебе это? Ты же знаешь, как тяжело сделать его таким человеческим, чтобы не помнил своей смерти.

Я знала. Это значило, что у кого-то здесь огромная сила. Захария смотрел на недоумевающего неживого, как на произведение искусства. Причем драгоценное.