Запретный плод

— Ты его поднял? — спросила я.

— Разве ты не узнала коллегу-аниматора? — отозвалась Николаос и рассмеялась звоном дальних колокольчиков.

Я посмотрела на Захарию. Он глядел на меня, запоминая мои черты. Совершенно бесстрастное лицо, только что-то заставляло едва заметно дергаться уголок его глаза. Гнев? Страх? Потом он улыбнулся мне ослепительно. И снова этот толчок узнавания изнутри. Где-то я его видела.

— Задавай вопросы, Николаос. Теперь он должен будет ответить.

— Это правда? — спросила она меня.

Я ответила не сразу, удивившись, что она обратилась ко мне.

— Да.

— Кто убил вампира Лукаса?

Он глядел на нее, лицо его распадалось. Дыхание было неглубоким и слишком быстрым.

— Почему он мне не отвечает?

— Это слишком сложный вопрос, — объяснил Захария. — Он может не помнить, кто такой Лукас.

— Тогда задавай вопросы ты, и я ожидаю от него ответов. — В голосе ее затеплилась угроза.

Захария театрально развел руками.

— Леди и джентльмены — нежить!

Он усмехнулся своей собственной шутке. Никто больше не улыбнулся, и до меня тоже не дошло.

— Ты видел, как убили вампира?

— Да, — кивнул зомби.

— Как его убили?

— Оторвана голова, отрезана голова.

Голос его от страха стал тоньше бумаги.

— Кто вырвал его сердце?

Голова зомби резко задергалась из стороны в сторону.

— Не знаю, не знаю.

— Спроси его, что убило вампира, — предложила я.

Захария метнул на меня злобный взгляд. Глаза его стали зеленым стеклом, на лице выступили кости. Ярость вылепила его, как скелет в холщовой коже.

— Не лезь не в свое дело! Это мой зомби!

— Захария, — позвала Николаос.

Он повернулся к ней и застыл.

— Это хороший вопрос. Разумный вопрос.

Голос ее был, тих и спокоен, но это никого не обмануло. Таких голосов должно быть полно в аду. Смертельные, но черт знает до чего разумные.

— Задай ее вопрос, Захария.

Он повернулся обратно к зомби, стиснув руки в кулаки. Я не понимала, что его так разозлило.

— Что убило вампира?

— Не понимаю! — В голосе зомби острее ножа слышался панический страх.

— Что за тварь вырвала сердце? Это был человек?

— Нет.

— Это был другой вампир?

— Нет.

Вот поэтому зомби в суде почти бесполезны. Их надо, образно говоря, подводить к ответам за руку. Адвокаты тут же пришивают тебе воздействие на свидетеля. Что чистая правда, но это не значит, что зомби лжет.

— Что же это было такое, что убило вампира?

Снова трясение головы, туда-сюда, туда-сюда. Он открыл рот, но не издал ни звука. Казалось, слова застревают у него в горле, будто ему глотку заткнули бумагой.

— Не могу!

— Что значит «не могу»? — Захария подскочил к нему и дал пощечину. Зомби вскинул руки, закрывая голову.

— Ты… мне… будешь… отвечать!

Каждое слово сопровождалось пощечиной.

Зомби упал на колени и заплакал.

— Не могу!

— Отвечай, черт тебя дери!

Захария стал пинать зомби ногами, и тот покатился, свернувшись в тугой ком.

— Хватит! — Я подошла к ним. — Хватит!

Он последний раз пнул зомби и резко обернулся ко мне.

— Это мой зомби! Что захочу, то с ним и сделаю!

— Это был когда-то человек. Он заслуживает хоть какого-то уважения.

Я склонилась над плачущим зомби. И почувствовала, как навис надо мной Захария.

— Оставь ее в покое пока что, — велела Николаос.

Он стоял на до мной, как разозленная тень. Я взяла зомби за локоть. Он дернулся.

— Все хорошо. Все хорошо. Я тебе не буду делать больно.

Не буду делать больно. Он убил себя, чтобы ускользнуть. Но даже могила оказалась ненадежным убежищем. До этой ночи я могла бы сказать, что ни один аниматор не поднимет мертвого для подобной цели. Иногда оказывается, что мир хуже, чем ты о нем думаешь.

Мне пришлось оторвать руки зомби от лица и повернуть его к себе. Одного взгляда хватило. Темные глаза невероятно расширились и были полны страхом, бескрайним страхом. Изо рта бежала тонкая струйка слюны.

Я покачала головой и встала.

— Ты его сломал.

— Чертовски верно. Ни один проклятый зомби не смеет меня дурачить. Он будет отвечать.

Я резко повернулась и поглядела в разозленные глаза.

— Ты не понял? Ты сломал его сознание.

— У зомби нет сознания!

— Верно, нет. Все, что у них есть, и то очень ненадолго, — это память о том, кем они были. Если с ними хорошо обращаться, они могут сохранять личность неделю или дней десять, но этот… — Я показала на зомби и повернулась к Николаос. — Жестокое обращение ускоряет процесс. Шок разрушает память начисто.

— Что ты хочешь сказать, аниматор?

— Этот садист, — я ткнула пальцем в сторону Захарии, — разрушил сознание зомби. Он не будет уже отвечать ни на какие вопросы. Никому и никогда.

Николаос повернулась бледной бурей. Глаза ее стали, синим стеклом. Ее слова наполнили зал мягким огнем.

— Ах ты самоуверенный…

По ее телу прошла дрожь — от ножек в туфельках до длинных белокурых волос. Я ждала, что сейчас займется и заполыхает ее кресло от жара ее гнева.

Злость сорвала маску девочки-куколки. Кости распирали бумажно-белую кожу. Руки с согнутыми когтями хватали воздух. Одна из них вцепилась в подлокотник, дерево запищало и треснуло. Звук отдался от стен эхом. Голос Николаос жег кожу как огонь.