Запретный плод

Этого я тоже вслух не сказала. Глаза у нее были то ли серые, то ли голубые, то ли серые и голубые одновременно. Взгляд ее давил на мою кожу, как пресс. Подними я руки, я бы, наверное, могла что-то от себя оттолкнуть. Никогда я еще так не ощущала взгляд вампира.

Стоящий справа от нее солдат поднял на меня глаза, будто я, наконец, сделала что-то интересное.

Николаос встала и вышла чуть вперед всего своего антуража. Ростом она была мне по ключицу, то есть очень низенькая. Минуту она стояла, прекрасная и эфирная, как картина живописца. Никаких признаков жизни, только сочетание прекрасных линий и подобранных цветов.

Она стояла неподвижно и открыла мне свой разум. Как будто открыла запертую дверь. Разум ее ударился об меня, и я зашаталась. Ее мысли вонзились в меня, как ножи, как сны со стальными кромками. Искры ее разума танцевали у меня под черепной крышкой, и там, где они касались, все немело и болело.

Я стояла на коленях, а как упала — не помнила. Было холодно, очень холодно. И для меня ничего не было в мире. Я была мелочью вне этого разума. Как я думать могла назвать себя ей равной? Как я могла не поползти к ее подножию и не молить о прощении? Мое высокомерие не терпимо!

Я поползла к ней на четвереньках. Кажется, это был правильный поступок. Я должна была вымолить ее прощение. Мне нужно было прощение. Так как же приближаться к богине, как не на коленях?

Нет. Что-то здесь было не то. Но что? Я должна просить богиню меня простить. Я должна поклоняться ей и делать все, что она повелит. Нет. Нет.

— Нет, — шепнула я. — Нет.

— Иди ко мне, дитя мое.

Ее голос был возвращением весны после долгой зимы. Он открыл меня изнутри. Он дал мне ощущение тепла и благожелательности.

Она протянула ко мне бледные руки. Богиня позволит мне ее обнять! Это чудо. Почему же я корчусь на полу? Почему не бегу к ней?

— Нет!

Я заколотила ладонями по камню. Было больно, но недостаточно.

— Нет!

Я вбила кулак в пол. Руку пронзила молния, и рука онемела.

— НЕТ!

Я вбивала кулаки в камень один за другим, пока они не покрылись кровью. Боль была острая, реальная, моя.

— Убирайся из моей головы, слышишь, сука? — кричала я.

Скорчившись на полу, прижав руки к животу, я ловила ртом воздух, сердце колотилось где-то у горла, перекрывая дыхание. Гнев тек через меня, чистый и острый. Он вышиб наружу последние остатки вмешательства Николаос в мой разум.

Я полыхнула на нее взглядом — злым, потом испуганным. Николаос пронеслась через мое сознание, как океан через раковину, наполнив и опустошив. Может быть, чтобы меня сломать, ей надо лишить меня рассудка, но она может это сделать, если захочет. И ничем мне себя не защитить.

Она смотрела на меня и смеялась — чудесный звон ветровых колокольчиков.

— Ну вот, мы и нашли, чего боится наш маленький аниматор. Вот и нашли.

Ее голос звенел счастьем. Снова та же девочка-невеста.

Она встала на колени рядом со мной, подсунув под колени подол своего бледно-голубого платья. Как истинная леди. Согнувшись в поясе, она посмотрела мне в глаза.

— Сколько мне лет, аниматор?

Меня трясло от шоковой реакции. Зубы стучали, будто я замерзала насмерть — вполне возможно, что так оно и было. Слова пришлось продавливать между стучащих зубов.

— Тысяча. Может быть, больше.

— Ты был прав, Жан-Клод. Она искусна.

Она почти прижалась лицом к моему лицу. Я хотела ее оттолкнуть, но больше всего на свете я хотела, чтобы она меня не трогала.

Она снова засмеялась высоким и диким смехом, душераздирающе чистым. Если бы у меня так все не болело, я бы расплакалась или плюнула ей в лицо.

— Отлично, аниматор, мы друг друга поняли. Ты сделаешь то, что мы хотим, иначе я обдеру твой разум слоями, как луковицу. — Она задышала мне в лицо, понизив голос до шепота. Шепот ребенка, который вот-вот захихикает. — Ты веришь, что я могу это сделать?

Я верила.

12

Мне хотелось плюнуть в это гладкое бледное лицо, но я боялась того, что она может со мной сделать. Капля пота медленно катилась по моему лицу. Я готова была пообещать ей все, все, если она больше меня не тронет. Николаос не надо было меня зачаровывать, ей достаточно было меня запугать. И страх будет держать меня в узде. Это то, на что она рассчитывала. Это то, чего я допустить не могла.

— Уберись… от моего… лица… — сказала я.

Она рассмеялась. Дыхание ее было тепло и пахло мятой. Мятной жвачкой. Но под чистым и современным ароматом чуть слышно угадывался запах свежей крови. Старой смерти. Недавнего убийства.

Я больше не дрожала.

— У тебя изо рта пахнет кровью, — сказала я.

Она дернулась назад, прижав руку к губам. Это было так по-человечески, что я рассмеялась. Она встала, задев мое лицо краем платья, и маленькой ножкой в туфле ударила меня в ребра.

Силой удара меня отбросило назад, скрутило болью, перехватило дыхание. Второй раз за ночь я не могла дышать. Я лежала, распластавшись на животе, ловя ртом воздух. Я не слышала, чтобы что-то хрустнуло, но не могло от такого удара что-нибудь не сломаться.

— Уберите ее, пока, я ее не убила сама, — бухнул надо мной голос такой жаркий, что мог бы обжечь!