Заповедь

Мурат скакал той же дорогой, какой они убегали днем: к маису, а потом через лес. И на сей раз всадники, достигнув опушки, выстроились на ней и стали стрелять в горца, который теперь был у них как на ладони. И горец понимал, что ему несдобровать.

— Попали! — радостно вскричал шериф, увидев, как Мурат опрокинулся, свалился набок.

Охранники сразу бросились вслед за конем, тащившим горца. Но когда они настигли коня, то оказалось, что Мурата нигде поблизости нет. Горец схитрил, притворился раненым, а сам соскочил с коня и, пробравшись в лесок, смотрел, как охранники ловили лошадь и разбрелись по плантации в поисках трупа.

С Хуаном друзья попрощались на опушке леса, а за рекой начиналась другая страна — Соединенные Штаты Америки. Друзья стояли в кругу, обняв друг друга за плечи. Мужчины на то и мужчины, чтобы скрывать свои чувства, но за внешней суровостью легко было распознать взволнованность.

— Держи, — Николай протянул Хуану винчестер. — Крепко держи!

— Прощай, друг! Прощай, амиго! — махали друзья руками, и Хуан не сводил с них глаз до тех пор, пока фигуры не растворились в туманной дымке...

... Стучали колеса, то и дело разносился протяжный свисток паровозика, упрямо тащившего на север товарняк, в который беглецам удалось вскарабкаться, когда он замедлил бег на подъеме. На вздрагивающем мелкой дрожью, отдающем гнилью от застрявших в щели картофелин дощатом полу не спалось, и на Мурата опять нахлынули тягостные мысли.

Нелепым казалось то, что рядом не было Таймураза. Почему он остался? Почему Мурату ближе и понятнее русский Николай, немец Франц, мексиканец Хуан, чем земляк? Они не оставили меня одного. А тебя нет сейчас рядом, Таймураз. В чем я виноват перед тобой?

... Шесть дней тащил товарняк беглецов на север. Мурат спорил во сне с Таймуразом, спорил, проснувшись, спорил, мучаясь от духоты в вагоне, от жажды и голода, сводивших желудок.

— Глоток воды! Глоток воды! — стонал рядом Франц.

— Ой жарища! — рвал ворот рубахи Николай...

Поезд все дальше уносил Мурата от Таймураза...

Мурат всматривался во встречные лица, прислушивался к долгим рассказам Франца, обдумывал реплики Николая, — и получалось, что зла, безразличия на земле гораздо больше, чем добра и сочувствия. И бросалось это в глаза везде. Друзья, с сожалением покинув приютивший их товарняк, который свернул на Восточное побережье, стали добираться до Аляски: где пешком, где повозкой, на подвернувшемся поезде; и на всем пути люди смотрели на них, но не видели, потому что всем было безразлично, кто они, куда, как и зачем направляются. Никто не накормит тебя, если ты сначала не почистишь коровник, не наколешь дров, не выроешь яму, да еще при этом заранее не обговоришь объем работы, а то обманут...

... Каменистое, лишенное травы, кустов, деревьев немое плато встретило их недобро. И не будь они полны надежд, которыми их заразил возликовавший от близкого счастья Франц, — им бы в самый раз пуститься в обратный путь, подальше от этой богом проклятой земли...

Отчаяние приходило неотвратимо. И ничего нельзя было с этим поделать. Когда с раннего утра до поздней ночи качаешь в руках лоток, промывая породу, и ждешь ежесекундно, что на дне его заблестит золотинка, весь в напряжении, потому что нельзя упустить ее, а часы и дни мелькают, а золота все нет, то тут у кого угодно сдадут нервы. И человек уже начинает поглядывать на друзей, ждет от них радостного вскрика, — но и им не везет, а впереди, насколько видит глаз, лежит суровая, неприветливая, безжизненная земля, и ее надо обойти, выискивая свое счастье, которое где-то здесь спрятано, притаено; сил становится все меньше и меньше, а с ними уходит и вера, и постепенно охватывает тоска. Руки двигают лотком все неувереннее, а порода перед глазами все бежит и бежит, и нет ей конца, и человек, уже не осмысливая, что делает, машинально ковыряет лопатой землю, наполняет ею лоток, зачерпывая им холодную воду, и она смывает под рывками вправо-влево всю породу, оголяя морщинистое дно лотка, на котором уже столько раз мысленно видел золотинку. Но ее все нет! И человек чувствует, как раздражение охватывает его...

Громкий крик оторвал Мурата от раздумий. Николай отбросил лоток в сторону, зло чертыхнулся. Молча смотрели на него Франц и Мурат.

— Я вот металлист! — кричал Николай. — Токарь. Я вот этими руками на станке все что хочешь сделаю! Потом сослали — лес пилил. Дорогу в Маньчжурии строили — дело! Маис рубили, коней объезжали — опять же дело. Человек, он для людей жить должен. Чтобы от его труда людям польза была! А мы тут... Из пустого в порожнее! Добычу ищем для одних себя, ровно волки! — он умолк, посмотрел на свои руки, на друзей, на речку... Покорно поднял лоток с земли, пошел к шурфу...

Мурат удивился, как это точно Николай высказал то, что не раз приходило ему самому в голову, — о ненужности людям того поиска, который ведут они и тысячи других золотоискателей.