Записки уголовного барда

— Шо предлагав?.. Заготоуку у столовой. Досрочно ос- вобождэнне. Шо у нэво у козылыной башкэ ишо есть? Он усэм то прэдлагаэт, колы гроши на карманэ звэнят. А шо до банки — так я напыздэв.

Мы засмеялись. Гуцул вместе с нами. Глаза его, грустные, на миг вспыхнули и опять погасли. Лицо вновь обрело угрюмое выражение. Было видно, что он давно не улыбался и привык жить настороже.

— Я пэсни твои, Александр, часто слушал. Сам слухом нэ располагаю, потому нэ спою на память... Очень душевны пэсни.

Он помолчал и добавил:

— Захар тэбя тоже морыть начынет. Но ничего, ты крэп- кий, хэр воны шо с тобой изладят.

— Захар сказал, что Гуцула до конца срока на дровах держать будет, — ядовито ухмыляясь, вставил Славка.

— Во-во... Грэшно говорыть, но зымой там и устрэ- тимся.

По этому поводу дружно выматерились и потащили очередные носилки к самосвалу.

Глядя на копошащуюся по всей территории бригаду, на это скопище подневольных людей, занятых рабским и бесполезным трудом, я почему-то вспомнил египетские пирамиды.

И там, и здесь — рабы. Но от тех все же осталось великое. А что останется от этих? От нас? Остаться бы самим. Выжить, дожить, дотянуть. А для этого нужно строить свою, лагерную пирамиду. Пирамиду человеческих отношений, которая, выстрой ее неправильно, рухнет и похоронит тебя под собой, не хуже египетской.

Пришел Медведь. Его рабочее место было в самом дальнем конце эстакады — подальше от нас со Славкой.

— Пойдем чифирнем, мужики. Бросай эту работу, — хлопнул он нас со Славкой по плечу. — Без нас понты поколоти немного, скоро вернемся, — сказал он Гуцулу, который тут же бросил лопату и принялся слюнявить самокрутку.

— Эй, куда? — вдогонку нам крикнул неизвестно откуда взявшийся Мешенюк.

— Чифирбак стынет.

— Сейчас Захар пойдет... Я за вас не отвечаю.

— Пошел на хуй, смотрящий нашелся, — тихо выругался Медведь и, повернувшись к Мешенюку, приветливо крикнул:

— Миша, пойдем, чифирни с мужиками! Далеко отрываться от коллектива не надо — мужики огорчаются, хе-хе.

— Благодарю, я потом, — не понял медвежьего юмора Мешенюк и двинул в другую сторону.

— Вот видишь, как технично с хвоста сбрили. А так начали бы цапаться — к Захару побежал или к Грибану. Похитрей надо быть, Санек, похитрей, хе-хе...

День подошел к концу. Кучи остались не убранными, поэтому назавтра предстояло то же, что и сегодня. К вахте шли сбившимся строем. В конце, за нашими спинами, молча шагал Захар. Он был явно не в духе, не острил привычно, не куражился.

— Что-то Захар набыченный... — тихо сказал Медведь.

— Колеса спалились, наверное, — вишь, нераскумаренный идет, — ответил Славка.

— Какие колеса, — спросил я, — наркота?

— Тихо... Он же, бля, на фенобарбитале плотно сидит. Ему с воли загоняют, — шепнул Медведь.

— A-а, понятно. То-то, я гляжу, у него шнифты все время красные и стеклянные.

Заговорившись, я неожиданно споткнулся об лежащую на дороге доску и чуть было не рухнул.

— Ни хуя себе, Александр, дочифирился с Медведем — все гироскопы попутал, а-га-га!.. Все правильно, Санек, на работу надо идти на двух, а с работы — на четырех, а- га-га!.. Правильно, Медведь? — неожиданно гаркнул из-за спины Захар и заржал в привычной ему манере. Мешенюк услужливо подхихикнул. Захар продолжал:

— А на волю, бля буду, — и ползком не западло! Верно? То-то. А вот некоторые здесь — наоборот: ко мне в тепляк — на четырех, а в штаб на доклад — ползком. Чтоб на волю досрочно — строевым шагом с гордо поднятой головой, га-га-га! Правильно я говорю... Иванов?.. Иванов, ты что, блядь, оглох? Правильно я говорю, нет?!.. Какие новости в штабе, а?..

Иванов, шедший впереди, в середине строя, сжался, втянул голову в плечи, будто ему треснули по затылку. Всем стало интересно.

Вот он, лагерь — одной фразой! Захар, виртуоз лагерных муток и интриг, знал в них толк.

В переводе на обычный язык это означало бы следующее: «Я знаю, что ты стучишь на меня в штаб. Но мне на это плевать, у меня со штабом все правильно. Хоть ты и пресмыкаешься передо мной и бегаешь к начальству проситься на легкие работы, я знаю, кто ты и что ты. Тучи над тобой сгущаются».

Медведь повернулся ко мне и многозначительно показал глазами в сторону Захара:

— Выкупил на чем-то и сдал для всех. А ведь молчал, внутри держал. Понял теперь, что такое — Захар?

— Понял. Давно понял.

— Пробы негде ставить. И про каждого ведь, сука, все знает. Сдают, сам понимаешь, сдают.

Медведя вновь перебил голос Захара:

— Иванов аж, бля, шагу прибавил, как про штаб услыхал, а-га-га! На свободу торопишься, что ли, или в первые ряды? Га-га-га!..

И тут же перейдя на зловещий тон, добавил:

— Не гони коней — до звонка к петухам еще успеешь.

Шагавшие в первых рядах петухи и черти ответили на захаровскую шутку дружным ржанием. Голова Иванова сделала пол-оборота назад и невнятно забормотала:

— У тебя какой-то юмор, Захар, непонятный...

— А тебе что, в штабе не разъясняли, какой у меня юмор?

— Я не был в штабе.

— Ну, можно по переписке, а-га-га!..