Запиханка из всего

– Ха, так мы на коне! И тогда мы Лантон заявим на Волк-фесте, это через две недели. А туда надо хоть что-то уже показать, сам же понимаешь, под голые слова никто к нам не поедет. Мы не столица.

Чайник зашумел совсем громко, выключился. Хорн ловко разлил кипяток по приготовленной заварке. Сам он пил вприкуску – а Змей вовсе без сахара. За дверью кого-то негромко выругал дежурный. Наконец, гулко ударили закрывающиеся створки склада и знакомо щелкнул замок.

Змей потер виски:

– Хорошо. Раз ты не можешь подождать всего лишь до утра… Я поддержу тебя завтра на совете, если ты мне сегодня, сейчас, приведешь обоснование. Чем так хороша эта твоя Меганезия, что тебе всралось не просто сделать по ней игру, но сделать ее немедленно, – и принялся мелкими глоточками пить горячий чай.

– Слушай, цитирую. “Позиция Шуанга такова: наш байк не должен ломаться сам по себе ни при каких условиях. Его можно разбить, сбросив в пропасть, или уронив на него булыжник, но в условиях движения по любой поверхности, которую можно, при хорошей фантазии, признать дорогой, эта машинка должна работать безотказно,” – тут Хорн жестом закрыл цитату, хлебнул чая, захрустел рафинадом. Выдохнул после кипятка.

– Вот если ты мне назовешь хоть один инструмент, машину, товар, разработанный по такому принципу – а не чтобы срубить с лоха еще денег! – я заткнусь и больше с Лантоном никуда не полезу. Слово.

– Принято, – сказал без выражения Змей, – твоя взяла.

Хорн пригляделся к собеседнику:

– Вижу, задолбался.

Налил еще чашку и продолжил в перерывах между глотками:

– Зато сделали кое-что, чем не стыдно хвастаться.

– Почему ты не откроешь свой клуб? От нас кто ни уходил, все что-нибудь основали.

Парень захрустел сахаром, ответил полуразбочиво:

– Только те клубы прожили кто полгода, кто вообще до зимы.

– Что не выставишься на следующие выборы вместо меня?

Хорн обезоруживающе улыбнулся:

– Я лучше тебе помогу. Я же вижу, что тебе как раз это интересно.

– Что?

– Клуб… Успех.

– Успех… – без выражения повторил Змей. – Да уж. Успех…

– Ладно, я домой.

Двигаясь без мыслей, Змей вымыл чашки, убрал сахар. Прошелся по клубной базе – привычное занятие даже немного разогнало сон. На удивление, все сложили сравнительно аккуратно и закрыли на замки. Змей мог не переживать за оборудование.

На ночь оставался дежурный – один из артиллеристов Абдуллы, здоровенный загорелый хлопец, прозванный Сервелатом – да еще невзрачный паренек в спортивном костюме, в самых дешевых кроссовках-”тапочках”. Он уже спал на диване в общей комнате, закопавшись русой головой в подушку. Сервелат пояснил:

– Человеку надо переночевать. Он вроде бы нормальный. На разгрузке хорошо помогал. Проблем не делал. Спиртным не пахнет. Немытым телом тоже не пахнет. Сканер медицинский прошел нормально, причем его уговаривать не пришлось, явно для него процесс не в новинку. Сам руку подставил под анализатор и не пищал. Даже как-то с одобрением смотрел, типа – порядок есть порядок.

Змей вытащил коммуникатор, ткнул в один из красных значков. Дождался ответа:

– Оперативный? Клуб “Факел”, мы от Сергея Павловича. Да. У нас новичок на ночь остановился. Нет, мы его не знаем. Примите фотографию. Да мало ли, вдруг он в розыске. Лет пятнадцать на вид. Нет, спит уже, будить не хочу. Нет, жалоб никаких. Не знаю, не говорил еще… Да мало ли – поругался парень с родителями…

* * *

Родители оставили де Бриаку просторную квартиру в хорошем кондоминиуме; только наслаждался свободой молодой офицер недолго. Почти сразу в квартиру вписалась его родная сестра, феерически расставшаяся с мужем. В годы цветущей юности сестра нешуточно билась над покорением большой эстрады, поклонников считала десятками – разумеется, полагала, что окрутить любого труда не составит. Лет пятнадцать назад все так бы и случилось – но вот именно в ее звездные годы на Земле свирепствовали феминистки. Дня не проходило, чтобы какого-нибудь известного антрепнера или там режиссера не обвинили в домогательствах. Великую Катрин Денев, осмелившуюся что-то пискнуть против, едва не забросали помидорами… Видя такие ужасы, парламент Швеции подошел к делу со скандинавской основательностью, и вынес на обсуждение “закон о письменном согласии”. Дескать, без обоюдного желания любовью заниматься все равно нельзя – так почему не оформить сложившуюся практику? Пишите бумагу – и ныряйте в постель… Если, разумеется, за время написания бумаги кое-чего не обвиснет.