Замри, как колибри

Одни называли его пантеистом. Другие рукоплескали ему как великому демократу. Третьи утверждали, что Уитмену свойственно космическое сознание. Все попытки классификации и навешивания ярлыков применительно к нему обречены на провал. Тогда почему бы не отнести Уитмена к явлениям феноменальным? И не признать открыто, что равных ему не стоит даже искать? Я не обожествляю Уитмена. Да и можно ли обожествлять того, кто так пронзительно человечен? Я уже настаивал на его уникальности. Последняя, кстати, опровергает все претензии, приписывающие ему идеалы служения демократии.

«Освободите человечеству место!» – так называется стихотворение, написанное верным другом и биографом Уитмена Горацием Тробелем. Что мешает развитию человека? Да всего только человек! Уитмен срывает все тонкие занавесочки, за которыми люди прячутся. Ибо он в человека верит. Он – не демократ, а анархист. И его вера порождена любовью. Он не знает, что такое ненависть, страх, зависть, ревность или соперничество. Уроженец Лонг-Айленда, в начале пути Уитмен переехал в Бруклин, работал столяром и строителем, потом репортером, наборщиком и редактором, а во время Гражданской войны – санитаром в госпитале. Под конец он обосновался в захолустном Кэмдене. Он довольно много попутешествовал по Америке, и в его стихотворениях – не только впечатления, но также мечты и надежды на будущее страны.

И мечты эти – грандиозны. В своей прозе Уитмен неоднократно предупреждал соотечественников об опасностях, хотя предупреждения его были, естественно, проигнорированы. Что сказал бы он, если бы увидел нынешнюю Америку? Я думаю, его высказывания были бы еще беспристрастнее. И он, наверное, написал бы поэму еще более великую, чем «Листья травы», и, скорее всего, увидел бы еще более «необъятные» перспективы, чем те, которые прозревал в свое время. Он увидел бы «колыбель, вечно баюкавшую»[143].

После его ухода мы читали упоминаемые им «великие стихотворения смерти»[144], но воспринимали их более как живые стихотворения смерти. Стихотворения жизни нам еще предстоит прочесть.

Ибо колыбель баюкает вечно…

Генри Дэвид Торо Перевод Б. Ерхова

В истории Америки вряд ли найдется хотя бы с полдюжины имен, которые для меня что-нибудь значат. Торо – одно из них. Я считаю этого человека настоящим сыном Америки, или, фигурально говоря, драгоценной монетой самой высокой пробы, которую страна, к сожалению, перестала чеканить. Торо нельзя назвать демократом, во всяком случае в современном смысле этого слова. Он, как сказал бы Лоуренс, «аристократ духа», то есть самое редкое на земле – личность. Впрочем, политика Генри Дэвида интересовала мало: он относится к той породе людей, которая, будь она многочисленнее, вообще отменила бы все правительства. Такие люди, в моих глазах, квинтэссенция лучшего, что может породить общество. Вот почему я безгранично уважаю его и восхищаюсь им.

Секрет его по-прежнему живого и действенного воздействия прост. Торо был человеком принципа и поступал, как мыслил. И он всегда отвечал – не только за свои дела, но и за высказывания тоже. Компромиссов он вообще не знал. При всех достижениях Америки она произвела на свет лишь горстку подобных ему людей. И неудивительно – они выбиваются из своего времени и воплощают собой ту Америку, какой она была в 1776 году или даже раньше. Эти люди предпочитали нехоженые пути. Главное же, они в себя верили, не боялись осуждения или чужих мнений и в тех случаях, когда усматривали нарушения справедливости, без колебаний бросали вызов правительству. Когда же они уступали последнему, в их поступках не было подобострастия: их можно было задобрить или соблазнить – но не устрашить.