Въ каждомъ данномъ случа весьма важно, если кто можетъ и уметъ говорить. Для того, чтобы говорить какъ слдуетъ, нужно имть мысль живую и плодовитую, т. е. мысль, которая пускаетъ тысячи ростковъ, которая находитъ въ себ отзывъ на каждое обстоятельство, которая достаточно широка, достаточно полна и многостороння, чтобы имть возможность во всему прикасаться.
Такою мыслію, какъ оказалось, былъ вооруженъ День, безъ сомннія, самое замчательное, самое глубокое и важное явленіе въ нашей литератур послднихъ лтъ. День исполнилъ представившуюся ему задачу блистательнымъ образомъ; онъ объяснилъ намъ вс фазисы, вс элементы, вс оттнки польскаго вопроса. Для того, чтобы показать, какова была высота этой точки зрнія и ширина этого взгляда, замтимъ, что для Дня одинаково были доступны вс стороны обсуждаемаго дла, что онъ не останавливался передъ самыми глубокими вопросами, ничего не обходилъ, ни о чемъ не умалчивалъ, однимъ словомъ, не велъ никакой къ которой принуждены были прибгать другіе, напр., Московскія Вдомости.
Еще существенное обстоятельство: Дню въ этомъ случа не нужно было длать никакого поворота, никакой перемны во взгляд, котораго онъ держался; ему не потребовалось той смлости, которая оказалась необходимою для Московскихъ Вдомостей. Ибо, въ отношеніи къ направленію, Дню не приходилось выкидывать новое знамя, а нужно было только крпко держаться знамени, поднятаго Хомяковымъ, Киревскимъ и К, Аксаковымъ. Это обстоятельство важно и въ другомъ отношеніи; если День обнаружилъ большую силу, то именно потому, что это сила, давно возрастающая и укрпляющаяся.
Не будемъ говорить, а только упомянемъ здсь о пряныхъ, такъ сказать, осязаемыхъ заслугахъ «Дня» для западнаго и юго-западнаго края; эти заслуги безцнны и неизгладимы; не признавать ихъ или смотрть на нихъ высокомрно могутъ только публицисты, которые въ конецъ извратили свое пониманіе, которые, наконецъ, серіозно предпочитаютъ мысль — длу. Есть, конечно, и такіе. Оставимъ этихъ мечтателей услаждать себя созерцаніемъ необычайной красоты своихъ мыслей!
Нужно, впрочемъ, прибавить, что День въ настоящее время все рже и рже подвергается той рзвой хул, которая еще до сихъ поръ въ такомъ ходу въ нашей литератур. Самые упорные старовры начинаютъ оказывать ему уваженіе и только въ немногихъ отсталыхъ изданіяхъ продолжается прежнее гаерство.
Совершенно иное дло съ «Московскими Вдомостями». За исключеніемъ издаваемой въ Петербург газеты «Всть», нтъ, кажется, ни одного изданія, которое бы благопріятно смотрло на московскую газету. Причины этого теперь уже вполн выяснились и указать на нихъ не трудно. Почтенная газета, обладая безспорно проницательностію, силою ума и слова, все-таки въ сущности имла сердечный характеръ, отличалась боле увлеченіемъ чувства, чмъ строгостію холодныхъ разсужденій. Въ этомъ была ея сила, въ этомъ же заключалась и ея слабость. Несомннныя достоинства газеты, ея вліяніе на общественное мнніе, ея неутомимая дятельность — конечно, отчасти вызваны, отчасти поддержаны тмъ горячимъ порывомъ патріотическаго чувства, который одушевлялъ издателей; другія свойства газеты, такъ сказать, оборотная сторона медали, точно также объясняются тмъ, что она слишкомъ легко поддавалась разнообразнымъ чувствамъ, ее волновавшимъ. Она была подозрительна, недоврчива, высокомрна; била въ набатъ по поводу самыхъ невинныхъ вещей. Нтъ сомннія, что все это длалось искренно, слдовательно, составляетъ плодъ дйствительнаго увлеченія, а не одного умышленнаго подражанія тону и пріемамъ англійскихъ газетъ. Понятно, что при этомъ невозможно было стоять твердо на извстномъ взгляд и строго держаться одной мысли. Это было такъ замтно, обнаруживалось такъ ясно, что «Московскія Вдомости» сами признали свое непостоянство и даже пытались, не безъ нкотораго успха, возвести въ принципъ отсутствіе всякихъ постоянныхъ принциповъ. Такъ однажды он прямо и ршительно заявили, что он отказываются судить, о частныхъ случаяхъ по общимъ началамъ, слдовательно, признали за собой право и возможность судить безъ общихъ началъ. Сюда же относится то тонкое различіе, которое было открыто «Московскими Вдомостями» между понятіями и сужденіями: «понятія», — говорили он,- «у насъ могутъ быть прекрасныя, а сужденія прескверныя». Въ конц концовъ, изъ этого различія слдовало, что должно не сужденія проврять понятіями, какъ это обыкновенно длается, а совершенно наоборотъ, подгонять понятія къ тмъ сужденіямъ, которыя намъ хотлось бы утвердить и доказать. Такъ это и длалось въ «Московскихъ Вдомостяхъ» и — нужно отдать честь, — въ искусныхъ рукахъ этотъ обратный пріемъ все-таки служилъ бъ разъясненію многихъ вопросовъ.