Мы также понимаем значение связи между сновидением и важными событиями предшествовавшего дня. Человек, видевший сон, сознательно выбросил из головы разочарование и опасения из-за недовольства босса. Сновидение показывает, что замечание задело болезненную точку – боязнь оказаться не на высоте, потерпеть поражение – и вызвало стремление к прежнему убежищу: мечте о славе. Эта фантазия всегда скрыто присутствовала, но проявилась только – и в результате возникла в сновидении – из-за происшествия в реальности. Едва ли бывают сны, не являющиеся реакцией, часто отложенной, на важные события предшествовавшего дня. На самом деле часто только сон и показывает, что инцидент, сознательно не воспринятый как значимый, в действительности был важен; сновидение показывает, в чем эта важность состояла. Чтобы полностью понять сон, необходимо рассматривать его в терминах реакции на значимое событие, предшествовавшее сновидению.
Мы находим здесь еще одну связь – хотя и иного свойства – с опытом предшествовавшего дня: с фильмом, содержавшим материал, сходный с мечтаниями видевшего сон. Снова и снова поражаешься тому, как умело сновидение сплетает разные нити в единую ткань. Приснился бы этот сон, если бы человек не увидел фильма? Ответить на этот вопрос невозможно. Несомненно, происшествие с боссом и глубоко укоренившиеся мечты о величии могли бы быть достаточны для того, чтобы вызвать сновидение, но, возможно, сюжет фильма был необходим для столь отчетливого воспроизведения фантазий. Однако ответ на заданный вопрос не важен, даже если бы ответить на него было бы возможно. Что действительно важно, так это понять текстуру сновидения, в которой переплетены прошлое и настоящее, характер и действительное событие в картину, которая очень много говорит нам о мотивации человека, об опасностях, которые он должен осознать, и о целях, которые он должен перед собой поставить, чтобы достичь счастья.
Следующее сновидение служит еще одной иллюстрацией того, как понимаются сны во фрейдовском смысле исполнения желаний. Человек, которому приснился сон, был тридцатилетним неженатым мужчиной, много лет страдавшим от сильнейших приступов тревоги, всеохватывающего чувство вины и почти непрерывных суицидальных фантазий. Он чувствовал вину за то, что называл своей скверной, своими греховными влечениями, обвинял себя в желании уничтожить все и всех, убить детей; в его фантазиях самоубийство представлялось единственным способом защитить мир от его вредоносного присутствия и искупить его вину. Эти фантазии имели и еще один аспект: после смерти-жертвоприношения он возродился бы в виде всемогущей любимой всеми личности, намного превосходящей силой, мудростью и добротой всех остальных людей. Приснившийся ему в начале психоаналитической работы сон был таким:
«Я поднимаюсь на гору; справа и слева по сторонам дороги лежат тела мужчин. Среди них нет живых. Когда я достигаю вершины горы, я обнаруживаю, что там находится моя мать. Я неожиданно оказываюсь маленьким ребенком и сижу у матери на коленях».
Пациент проснулся с чувством страха. Во время сна его так мучило беспокойство, что он не мог бы найти ассоциаций ни с какой частью сновидения или вспомнить о каком-то происшествии предшествующего дня. Однако значение сновидения совершенно ясно, если принять во внимание мысли и фантазии, имевшие место до того. Пациент – старший сын, его брат родился на год позже. Его отец, властный, строгий священник, не любил старшего сына, да и никого другого тоже; его единственные контакты с сыном выражались в поучениях, упреках, выговорах, насмешках и наказаниях. Мальчик так боялся отца, что верил матери, когда та говорила ему, будто, если бы не ее заступничество, отец убил бы его. Мать очень отличалась от отца; ей было свойственно патологически собственническое чувство, она была разочарована в своем супружестве, ее не интересовало ничего, кроме обладания своими детьми. Особенно привязана она была к старшему сыну. Она запугивала его, рассказывая о страшных привидениях, потом предлагала свою защиту: она молилась бы за него, направляла бы его, сделала бы его таким сильным, что в один прекрасный день он стал бы даже сильнее своего ненавистного отца. Когда родился младший брат, мальчик, очевидно, стал испытывать глубокую тревогу и ревность. Сам он не сохранил воспоминаний о том времени, однако его родственники сообщали о его несомненно сильной ревности после рождения брата.