За землю отчую.

Только тарусского порубежника не одолевали сомнения. Рана на голове оказалась не тяжелой — череп цел, лишь кожа на вершок лопнула от удара да оглушило сильно. Василько решил: «Как полегчает малость, пойду на полночь в землю Московскую... Там великий князь Московский Дмитрий Иванович собирает русские полки, чтобы сразиться с ордынцами. Так было в мамайщину перед Куликовской битвой, так будет и ныне...»

Наконец гроб готов.

Осьмой уже! мрачно бросил Любим, вытирая подолом рубахи вспотевшее лицо.

Нет житья от окаянных! — в сердцах воскликнул Навила.

Оба ненадолго умолкли, задумались.

В осень, когда волки напали, мыслили: эко лихолетье!.. А что те волки? Антипку, земля ему пухом, покусали да кобылу твою задрали. А теперь... — первым нарушил молчание Любим и горестно покачал головой.

Так то — волки, тварь бессловесная,— согласился с ним Клепа. — Ты их с ордынцами не равняй. Ничего нет лютее человека, а ежели таких тыщи — и вовсе напасть.

И что им, окаянным, не хватает? Земли своей мало, что ли?

Земли у ордынских ханов много! — неслышно подошел к ним сзади лесной атаман.

Все трое повернулись к Гордею.

Так, поведай, что им надо, ежели знаешь? — сказал Любим.

Постепенно их окружили лесовики и деревенские.

Атаман, выждав, пока все соберутся, растягивая слова, повторил задумчиво:

Да, вельми много земли у ханов, и живут они богато. А все оттого, что разбоем промышляют. Коней у них табуны тысячные, овец, верблюдов тьма, люду своего бессчетно... А им все мало! Вот и пьют кровушку нашу, в полон людей русских гонят, а после в Сарае и Кафе братами и сестрами нашими торг ведут,— все больше распаляясь, продолжал он. — Довелось мне в Орде побывать, своими глазами все узреть. Множество городов у них: Сарай-Берке стольный, Сарай-Бату, Укек, Бельджамен, Маджар, Сарайчик стоят по Волге и Яику. Что хошь можно купить в Сарае. Со всего света купцы туда на торжище съезжаются. И товар у них наиглавный — ясырь! Все у ханов и беков есть, живут в великом достатке, а им того мало, мало!

От возбуждения голос Гордея дрожал, темные глаза сверкали. Лесовики и крестьяне не сводили с него очей: умеет атаман зажечь сердца.

Что же делать нам — сказывай?! Говори, небось мыслил уже о том! Как сберечься от погибели?...-— зашумела толпа.

А я и скажу, молодцы! —обвел Гордей всех пристальным взглядом. — Не можем спокойно жить мы, когда землю отчую арканом ордынским захлестнуло. В обиде я великой на князя Московского Дмитрия. За что — сказ особый. Ан с него пример надо брать, как за Русь сражаться. Верно он деет, что хочет всех в единую силу собрать. А то что же оно получается? Намерились было мы с лесовичками князю тарусскому Костянтину помочь, а, пока дошли, крымцы рать его малую уже и одолели, самого убили до смерти. А все потому, что князи весь час меж собой грызутся, каждый норовит главным быть. От сего и гибнет люд русский!..

Федор вдруг — куда его обычная выдержка и делась,— не став ждать, пока атаман речь свою закончит, стремительно вышел на средину круга. Голова обвязана, на бледном лице ни кровинки, а голос звонкий, как колокол:

Верно сказал Гордей! Нельзя нам стороной идти мимо беды нашей великой! Не можно дозволить такое! За землю отчую станем! Не дадим житья поганым, пойдем освобождать люд христианский, что во вражий полон попал! Лучше смерть принять, нежели в неволе злой жить!

Не можем мы нынче в Литву идти и сидеть у бабьих подолов! — поддержал его Гордей. —- Хоть и сложили головы браты наши, а вот сколько люду спасли — и сирот, и детишек ихних. Зову и я вас, молодцы, супротив лютого ворога стать!

Дело говоришь, атаман! Нечего нам в Литву идти! Все пойдем бить ордынцев! — закричали лесовики.

ГЛАВА 11