За землю отчую.

Вот что княже, с сечи ты нас увел, верно или нет поступил, бог рассудит! — строго произнес Максим.— А теперь сказывай, что дальше делать намерен? Может, по пути нам с тобой, а может, и нет!

Владимир хмуро смотрел на него, потом перевел взгляд на других начальных, на их угрюмые лица. Тревожное предчувствие охватило его: «Сговорились!..» И это раззадорило, резко повернулся к тысячнику, спросил сердито:

Зачем пытаешь меня об том — вчера я все сказал вам! Идти надо в Волок Дамский!

А мы, светлый княже, посоветовались меж собой и решили в Рязань подаваться,— с вызовом промолвил Устин.

В Рязань? К отступнику земли Русской — князю Олегу — замыслили идти?!.

Не к великому князю рязанскому, а к Ольге Федоровне, вдове нашего князя-батюшки Костянтина Иваныча, и к сынам его, наследникам законным!

Владимиру почудилось, что он ослышался. Не его, а малолеток-княжичей, племянников, называют бояре князьями тарусскими. Неужели в завещании Константина Ивановича сказано про то?.. Он побледнел, невольно опустил голову. «Выходит, все знают, только я не знаю...— с горечью усмехнулся молодой князь.— А может, сговорились, пока я спал? Нет, нельзя допустить, чтобы тарусская дружина ушла в Рязань! Надо идти в Волок к князю Владимиру Андреевичу Серпуховскому!..

Слушайте меня, вой! — закричал Владимир, обращаясь к дружинникам, которые уже собрались на лесной поляне.- Надо идти на полночь! Там брат великого князя Московского Дмитрия Иваныча Донского, коего за Кули конскую сечу нарекли Храбрым, полки собирает! Лют был Мамай, силу привел с собой великую, хотел земли Русские сызнова прахом пустить, грады и села наши сжечь, люд в полон угнать. Да не случилось того! Потому и разбили мы орду Мамаеву, что воинство земли Русской стало воедино!..

Лицо молодого князя раскраснелось. Он расстегнул серебряные пуговицы на малиновом кафтане, окинул взглядом настороженно слушавших его воинов, продолжал с жаром:

И ныне тож, коли не будем стоять вкупе — земле Русской не быть! Говорил я вчера о том тысячникам и сотникам, а они задумали к Олегу Рязанскому идти. Не должно быть по-ихнему! Надо идти в Волок Ламский, Други!

Ты нам не князь! — заорал на всю поляну тысячник Максим,— Ты — самозванец! Князь наш — Иван Костянтиныч Тарусский, к нему и пойдем!

Не к тебе моя речь, а к воям! — гневно сверкнул глазами Владимир.

А вой-то молчат, светлый княже, видать, не хотят идти с тобой,— насмешливо заметил Устин,— Верно ли я говорю, вой?

—. Верно! Нечего нам в Волок Ламский идти! Ккнязю законному нашему Ивану Костянтинычу пойдем!...— раздались выкрики. Но большинство дружинников молчало.

«Значит, не признает меня князем тарусская дружина...— горестно подумал Владимир.— И все же скажу им свое слово напоследок!..»

Братья и други,— продолжал он.— Не хотел я самозванным на княжий стол садиться. Такого у меня и в мыслях не было. Как в завещании Константина Ивановича сказано, пущай так и будет. Одно лишь хочу: вместе с вами за Тарусу, за Русь сражаться. К тому и вас зову!

Я с тобой, княже! — подбежал к нему Никитка.

И я тоже! — присоединился Алешка.

Еще несколько десятков воинов, оттеснив начальных людей, встали рядом с Владимиром, но большая часть дружинников, повинуясь наказам десятников и сотников, стала седлать коней.

Вскоре лесная поляна опустела — дружина, возглавляемая боярами Максимом и Устином, выступила на Рязань, князь Владимир со своими людьми поскакал на полночь.

ГЛАВА 9

Раненый в живот лесовик умер на следующий день. Старый Гон еще дышит, по совсем плох стал — бредит в жару и беспамятстве... Уныние придавило людей, словно медведь охотника в лесу. Ходят мужики по пепелищу, качают головами, осматривая разоренное хозяйство. Бабы вовсе руки опустили, даже поесть ребятишкам не сготовили, и те, голодные, ревут. Оставленная без присмотра скотина пасется во ржи. Бьют копытами о землю некормленые татарские кони — с позавчерашнего дня стоят на привязи. Над трупами ордынцев роями кружатся мухи, каркает воронье. Столько бед принесли насильники, что и хоронить их никто не хочет.

Крестьяне на распутье, не знают, возвращаться ли под Тарусу на поклон к лиходею-боярину Курному. А ежели он уже посадил на их земли других? И кто ведает, может, и там побывали татары?..

Раньше Гоны жили неподалеку от Тарусы, в деревне о три двора. С каждым годом становилась беднее удельная Тарусская земля. Платить надо было всем; Орде — дань, князю, боярам, монастырям — оброк. Свободные крестьяне нищали и разорялись, теряли имущество и землю, превращались в холопов. С южных рубежей набегали степняки, кочевавшие в Крыму и Диком поле. Пограбят, сожгут все, полонят тех, кто не успел укрыться в лесных дебрях и болотных топях, и тогда прощай, родная сторона. С соседних Верхне-Окских княжеств, захваченных Ольгердом, приходили одетые в звериные шкуры воины, бесчинствовали своим чередом...