Взрыв в бухте Тихой

— Та я, мабуть, не сумею так рассказать, как писатель, — начал мичман и подробно рассказал о трагической гибели в Финском заливе броненосца «Русалка», о поисках его советскими водолазами спустя почти сорок лет после гибели.

— Цьому кораблю памятник в Таллине е, — сказал Довбыш. — Зараз я фотографию принесу, — и ушел в палатку.

Обуховский подбросил в костер несколько досок, сноп искр взвился вверх, почти к самым звездам; огонь немного ослабел, а затем разгорелся с новой силой.

Мичман принес фотографию. На высоком, в форме утеса, пьедестале высилась фигура ангела с венком славы в руке. У подножья пьедестала — группа моряков. Приглядевшись, можно найти и мичмана. Был он и тогда такой же — плотно сбитый, плечистый, только усы не опускались вниз, как сейчас, а торчали в стороны, да талия была значительно тоньше.

Подождав, пока все рассмотрят фотографию, мичман вынул из кармана старинные массивные часы фирмы Павел Буре, которым, кстати, он доверял больше, чем сигналам точного времени по московскому радио, и голосом, в котором вдруг послышались боцманские хрипловатые нотки, предложил:

— Спать пора, товарищи, спать! Завтра работа…

* * *

…Комбинезон после стирки так сел, что в нем было неудобно работать, и Шорохов снял его, оставшись в одних трусах.

— Наденьте тельняшку! — посоветовал Крестич.

— Не надо, — отмахнулся Шорохов.

Он поправил ремешки ларингофона, берет и, перепрыгивая через камни, пошел к мине. Теперь он остался один на один с сигарой трехметровой длины и более чем полуметровой толщины, начиненной почти тонной сильнейшего взрывчатого вещества; и только красная ниточка провода связывала его с оставшимися за скалой товарищами.

Как все было просто, когда он разряжал собранную Бондаруком и уже обезвреженную капитаном третьего ранга мину. Тогда стукнул нечаянно по корпусу ключом и вслед за этим услышал спокойный голос Рыбакова:

— От такого удара может сработать акустический взрыватель…

И все. А сейчас перед ним сложный механизм, устройство которого он знает весьма и весьма приблизительно. Что нового применил в этой мине конструктор, что скрывалось за возгласом Бондарука «Здесь!..»?

«Чтобы победить, выиграть схватку с конструктором — одного желания мало. Нужно верить в победу, добиваться ее знаниями, выдержкой, умением, настойчивостью», — вспомнились слова Рыбакова.

— Да, не легко придется. Маловато у него еще умения, опыта. Остается выдержка, настойчивость и, самое главное, — вера в победу.

Когда Шорохов шел к мине по гладкой, нагретой солнцем гальке, мелькнула мысль:

«Может быть, на скале появится еще один обелиск…»

Усилием воли он прогнал эту мысль, заставил себя думать о другом, а сейчас он об этом и не вспоминал. Да и вообще он ничего не помнил, не видел, не замечал, во всем мире остались только он да мина.

— Ну что ж, надо начинать! — сказал сам себе Шорохов и улыбнулся: ведь эти слова сейчас запишут в журнал.

«В какой горловине установлен гидростатический взрыватель? В правой, левой или в центре?», — думал Шорохов. Об этом мог сказать только конструктор, да тот, кто собирал эту мину. «А если придется, как Бондаруку, открывать все три?»

Каждое лишнее движение увеличивает опасность взрыва. Может сорваться ключ, да и вообще, кто знает, от чего готова взорваться мина?

— Начинаю со средней горловины! — сказал Шорохов и, положив на корпус мины войлок, установил ключ, затем стал нажимать на него. Или туго зажата резьба, или заржавела от времени, но горловина не поддается. Шорохов выбрал получше опору для ноги и навалился на бронзовую ручку ключа всем телом. И вот сдвинулась крышка горловины с места сначала на миллиметр, затем больше и больше.

Перед ним открылась внутренность отделения, где расположена боевая аппаратура мины. Приборы, витки индукционных катушек, черные нити проводов… Поди разберись во всем этом! А ведь каждый из них в боевом положении, одно неверное, даже неощутимое для глаза движение, включится запальная батарея и — взрыв.

В том же порядке, как это делал Рыбаков, Шорохов начал разоружать мину. Нервы напряжены до предела, весь организм подчинен одному — выиграть схватку с конструктором мины, не допустить ошибки, и от этого глаза, кажется, видят зорче, руки, словно получившие дополнительную способность ощущать, действуют с точностью хорошо выверенного механизма.

К этому прибору приступил Бондарук и только успел крикнуть: «Здесь!..». Что же тут такое, почему взорвалась мина?

Жарко, душно, немного дрожат руки, в голове почему-то крутятся слова глуповатой песни: «Курил в Стамбуле злые табаки». И как мешает пот! Шорохов проводит рукой по лицу, но рука тоже влажная.

«Надо было тельняшку надеть», — вспомнил он совет Крестича. Затем снял берет, вытер им лицо и, отбросив его в сторону, снова склонился над горловиной.

«Что же здесь такое?» — мучительно думал Шорохов, глядя на прибор, принесший смерть Бондаруку.