Взрыв в бухте Тихой

— Да я о нем почти ничего не знаю. Когда он ушел служить, я была еще совсем маленькой… Фотография дома осталась, но неважная, любительская. Присылал письма домой. Обычные фронтовые письма. Жив, здоров… Он переписывался с Любой… Это наша соседка. Мама еще обижалась, что Федор письма Любе пишет чаще, чем домой. Люба все время его ждала, да и сейчас она не замужем. Она после войны закончила институт, работает учительницей.

— У вас не сохранились его письма?

— Сохранились. Правда, они сильно потерлись, но сейчас я их берегу и почти всегда вожу с собой. Вот они, — и Оля вынула из сумочки завернутые в целлофан пожелтевшие от времени фронтовые треугольнички.

Буранов взял одно из писем, разгладил на столе, и даже сердце сильнее забилось — почерк оказался схожим с тем, что был в записной книжке. Но нет, еще рано радоваться.

— Не знаете, ваш брат стихи не писал?

— Нет… Хотя… Любовь Васильевна прочитала мне однажды стихотворение, присланное ей Федей, переписать она его не дала. «Пусть это будет только мое», — сказала. Я лишь одну строчку запомнила:

«Счастья нет, когда далеко ты…»

Александр Александрович молча достал из кармана пакет, вытащил один из снимков и начал читать:

«Синь сирени, огненность тюльпанов,
Желтизна куриной слепоты…
У реки я утром, рано-рано,
Собирал весенние цветы…»

При первых же словах Оля побледнела, сжала ладонями щеки и смотрела на Буранова расширившимися глазами.

— Читайте дальше! — глухим голосом попросила она, когда Александр Александрович остановился.

«Тихо, только волны жмутся к мели,
Лижут кромку белого песка.
Я ищу, по старому поверью,
Счастья в пятилучных лепестках»…

— Читайте, пожалуйста!..

«Весь букет пятерками пестреет, —
Счастье обещают мне цветы.
Только верить в это я не смею, —
Счастья нет, когда далеко ты», —

негромко, отделяя каждое слово, закончил Буранов.

— Как они к вам попали? — чуть слышно, прерывистым голосом спросила Оля.

— Нашелся ваш брат.

— Где он?! Что с ним?!

— Он погиб. Погиб в бою, как герой…

— Где, когда?!

В лице у нее не было ни кровинки, глаза блестели. Александр Александрович невольно потянулся за стаканом, чтобы налить воды.

— Не надо… Говорите!..

— Погиб он в бухте Тихой, — и Буранов подробно рассказал, как все произошло.

— Виктор Шорохов переслал мне записную книжку, мы ее прочитали, ну, и, как видите, удалось выяснить, кто этот неизвестный погибший моряк. Останки его похоронены там же, у моря, на высокой скале.

Ольге было и больно, и радостно. С новой силой нахлынула притупившаяся боль о пропавшем брате, но теперь уже кончилась гнетущая безвестность. Федор найден. Он погиб, его нет. Однако известна его могила, на ней стоит памятник. И все это сделал Виктор, ее Виктор, ее…

И Оле так захотелось увидеть и эту бухту Тихую, на берегах которой погиб ее брат, и обелиск на могиле, и Виктора, поговорить с ним, поделиться всем, что накопилось на сердце.

— Можно туда съездить?

Буранов подумал, прикинул в уме, когда примерно будет закончено обследование бухты, и ответил.

— Можно. Туда ходит автобус. Дня через три-четыре съездим. Я зайду за вами. Хорошо?

— Хорошо!..

* * *

На море опускалась ночь. Потемнела вода в бухте, стали расплываться, пропали во мраке скалы. Потухла полоска заката за вершинами гор, зажигались первые звезды, их становилось больше и больше, и вскоре все небо заискрилось холодным сверкающим светом, а бухта казалась случайно упавшим вниз клочком неба. Тишина стояла вокруг такая, что, казалось, было слышно, как звезды шепчутся с морем.

В поселке строителей, соперничая со звездами, горели редкие фонари, — они не рассеивали темноту; неподалеку, около палаток, трепетало пламя костра, там собрались моряки. Это уже стало традицией — после рабочего дня собираться у костра. Ярко горят просмоленные обломки, подобранные матросами на берегу, огонь от них голубовато-желтый, словно знойное марево южных морей, и, кажется, пронизан отблеском неведомых приключений. Невольно моряки начинают вспоминать о прошлом — а у кого из них в прошлом не было приключений?!

Больше всех рассказывал Иван Матвеевич Довбыш. За долгие годы службы он много видел, а еще больше слышал. И неторопливо, словно тщательно подгоняя слово к слову, мешая русскую и украинскую речь, он вспоминал события, отдаленные иногда многими годами, но оставшиеся для него яркими навсегда.