Взрыв в бухте Тихой

Шорохов любил слушать мичмана, но сегодня он лежал, подперев голову руками, на нагретой солнцем скале в стороне ото всех. Вот так же несколько дней назад тени скрывали скалы, блестели звезды в темной воде… Все было так же, но тогда рядом с ним сидел Бондарук. И перед Шороховым ясно встал весь облик друга, как будто бы он снова находился здесь, рядом. Вот его худощавое, тронутое веснушками и едва заметными оспинками лицо, русые, почти совсем белые волосы с непокорной прядью, всегда падающей на лоб… Даже звонкий голос его услышал Шорохов так ясно, что обернулся. Но он был один. Никогда больше не присядет с ним Василий Николаевич, не поделится своими мечтами, своими замыслами. Никогда… И Шорохов невольно взглянул туда, где нависала над входом в бухту скала. Там теперь три обелиска… Могилы трех моряков, совершивших подвиг при выполнении боевого задания. И пусть их гибель разделена большим промежутком времени — подвиг остается подвигом.

Почему все-таки взорвалась мина? Ведь старший техник-лейтенант был не новичок, он на несколько лет старше Шорохова, и все эти годы занимался обезвреживанием снарядов, артиллерийских и пехотных мин. Значит, там был такой «сюрприз», что даже он не смог разгадать.

А если его вообще нельзя разгадать?

«Не может быть! — Шорохов, оттолкнувшись руками от скалы, вскочил на ноги. — Не может быть!.. „Сюрприз“ нужно разгадать!»

Он решительно застегнул пуговицы кителя, но тут же в душу закралось сомнение:

«Ты разгадаешь?.. — казалось спрашивал какой-то внутренний голос. — Ведь Бондарук насколько опытнее тебя и то не смог…»

«Ну и что ж, что не смог! — спорил сам с собой Шорохов. — Значит, что-то не предусмотрел».

«Ведь сказали же, что командование смогло бы разрешить разоружение мины только капитану третьего ранга Рыбакову, только ему», — снова подсказал внутренний голос.

«Но ведь и Рыбаков когда-то брался за первую мину! — опять подумал про себя Шорохов. — И тогда он знал о ней в сотни раз меньше, чем знаю о минах я. Причем, Бондарук не предполагал, на каком приборе его ожидает „сюрприз“, а я это теперь знаю… Ведь именно о „сюрпризе“ он хотел предупредить, крикнув свое последнее „Здесь!..“ Я докажу, что мину необходимо разоружить, и я ее разоружу… Разоружу!..» — уверенно подумал Шорохов.

И сразу пропали все сомнения, исчез страх, таившийся где-то в глубине души. Виктор глубоко вздохнул, как человек, сбросивший тяжелую ношу, улыбнулся и пошел к костру.

Сегодня все были в сборе. Даже Коваль и Кузьмин, вечерами частенько уходившие на стройку, «до дивчат», как говорил Иван Матвеевич, сидели у костра. Моряки, увидев лейтенанта, замолчали, капитан второго ранга Крестич немного подвинулся, освободил Виктору место. Шорохов лег на теплый брезент, положил голову на ладони рук и стал глядеть на огонь. Шипела расплавленная смола, вымоченные в воде, пропитанные солями доски горели ярким оранжевым пламенем, пронизанным голубыми, зелеными, ярко-красными струями.

— Нашли все-таки золото? — спросил матрос Кузьмин.

— Як же его могли розшукать, коли его, мабуть, и не было. Добрые люди кажуть, что золото было выгружено в Константинополе…

— О чем это он? — спросил Шорохов капитана второго ранга.

— О «Черном принце», — ответил тот.

Шорохов вспомнил историю английского корабля «Принца», позже почему-то названного «Черным Принцем». В период Крымской войны этот корабль вышел из Англии с ценным грузом и огромной суммой денег золотом. 14 ноября 1854 года этот корабль погиб во время сильного шторма около Балаклавы.

— Да и то подумать, — продолжал Довбыш, — шукали этот корабль с золотом водолазы почти всех стран света, кроме английских. А уж англичане своего не упустили бы…

— Вы участвовали в поисках «Черного Принца»? — спросил Шорохов.

— Ни, я в Эпрон пришел позже, мы тогда стали корабли в Севастопольской бухте поднимать. В поисках «Русалки» я участвовал…

— Какой русалки? — спросил Коваль.

— Темный ты человек, как я посмотрю, — с обычной издевочкой в голосе заговорил Кузьмин, положив своему другу руку на плечо. — Нет, все-таки прав был великий комбинатор Остап Бендер, вносивший предложение морально убивать людей, не читающих газет, а заодно и тех, кто не читает художественную литературу…

Коваль посмотрел на друга и отвернулся.

— Хиба об том броненосце шо-нибудь написано? — поинтересовался мичман.

— А как же! В повести «Черное море» Ка Ге (он так и сказал — «ка», «ге») Паустовского.

— Це писатель такой? Как же, читал, читал!.. Только я ще до цього места не дошел. Та хиба ж все успеешь прочитать? Работы ж по горло!..

Обуховский взглянул на Шорохова, и оба понимающе улыбнулись. Старший лейтенант всего несколько дней назад по-дружески рассказал Виктору, что мичман никогда ничего не читает, кроме флотской газеты и наставлений по водолазному делу. Но стесняется признаться в этом, и когда речь заходит о книгах, он всегда говорит:

«Добрая книга, та я ее только начав читать», или же: «Я ще до цього места не дошел», и неизменно добавляет: «Та хиба ж их все прочитаешь? Работы ж по горло!..»

— Расскажите о «Русалке», — попросил Крестич.