Выступление изменника-гетмана Брюховецкого и его сторонников оказалось неожиданностью для царских воевод. Еще вчера пировали за одним столом, а сегодня, не объяснившись, мятежная старшина вламывалась в их дом с саблей. Многие московские воеводы оказались застигнуты врасплох восставшими и убиты. В Гадяче, Сосницах, Прилуках, Батурине, Глухове, Новгороде-Северском и Стародубе гарнизоны были частично истреблены, порублены саблями, частично пленены для передачи татарам – на продажу на невольничьих рынках. Но в Чернигове, Переяславле, Нежине и Остре московские воеводы кое-как отбились. Сохранен был под властью Тишайшего царя и стольный град Киев.
А после интриги темных сил выяснилось, что восстание не имело плана действий и даже общих интересов. Вот тогда-то и прояснилось, что казацкое выступление не имело глубоких корней и организационных начал. Началось с того, что Брюховецкий окончательно и бесповоротно рассорился с Дорошенко, который, заручившись поддержкой части левобережных полковников, потребовал от своего соперника с Левобережья гетманскую булаву «батьки Хмеля». Возмущенный вероломством Дорошенко, Брюховецкий все символы гетманской власти не выдал сопернику, все отношения с Дорошенко прервал и погнал своих людей в Бахчисарай и Константинополь хлопотать о своем подданстве хану и султану.
Но было поздно. Правобережный гетман переиграл своего незадачливого конкурента. Когда торжествующий гетман Правобережья Дорошенко появился на левом берегу Днепра, от злосчастного неудачника Брюховецкого отступились все его сторонники. Союз старшины Левобережья с Дорошенко был скреплен разграблением гетманского скарба, а затем и показательным, в назидание потомкам-казакам убийством Брюховецкого. Случилось это 1 июня 1668 года.
Провозгласив себя гетманом обеих сторон Днепра, Дорошенко выступил против князя Ромодановского. Но до сражения дело не дошло – стороны ограничились мелкими стычками. Ромодановский двинулся к Чернигову, где ему было дано знать, что атаман Демьян Многогрешный со старшиной хотят отстать от бунта и вернуться под «высокодержавную царскую руку Тишайшего».
Боярин-посол Афанасий и другие посольские дьяки его приказа рассказали своему государю смешную историю спасения князя Ромодановского. А именно, в канву трагических событий казацкого восстания 1668 года нередко вплетают смешную историю, отчасти романтическую, отчасти изменническую, в низком ее смысле. В самый разгар восстания, когда гетман «двух берегов» Дорошенко двинулся к Путивлю против князя Ромодановского, он получил пошлое, глупейшее известие о любовной измене собственной жены с каким-то казаком. Бросив свое войско, гетман-рогоносец устремился в Чигирин разбираться в семейных неурядицах с неверной женой.
Едва ли есть смысл гадать, как бы повернулось дело, останься Дорошенко при полках. Зато с определенностью можно говорить, что не один случай в лице супружеской измены и ревнивого супруга вмешался в ход событий. Тишайший хохотал в Москве над обоими изменниками православию и ему, православному государю – Дорошенко и Брюховецким:
– Одна измена к другой цепляется… Измена, как змея, шипит рядом и жалит в самый неподходящий случай… Изменишь государю, как Брюховицкий, и жизни лишишься… Победишь изменника, как изменник православию Дорошенко, получишь сам измену от супруги… Лучше не изменять и жить в ладу с собственной совестью…
22. Дела семейные царя после худых дел в Малороссии
Царь грустно размышлял о череде неувязок и худых дел в Малороссии после церковного Собора 1666-го, сместившего Никона, после русского-польского договора в Андрусово 1667-го, после отречения короля Яна Казимра от престола на Сейме… Все эти события так или иначе отражались на его правление в новой православной России молитвенного трехперстия.
Тишайший осознавал, что в разных вариантах украинской Руины – далеко не все население Малороссии горело желанием поддержать Дорошенко, сомневаясь в тех выгодах, которые он сулил. За долгие годы смуты население сел и городов разуверилось в своих гетманах и в их обещаниях: пришли усталость и стремление к стабильности, хотелось уже не польского или турецкого журавля в небе, а московскую синицу в руках. Православная Москва избавляла от религиозного утеснения, сохраняла местную автономию, наконец, защищала, обладая неизмеримо большим потенциалом, чем Запорожское Войско с мнимыми благами от крымского хана и турецкого султана. Да и не вызывало у старшины восторга обещанное покровительство султана: в этом интуитивно чувствовали зло, горше которого трудно сыскать. Наконец, Украина – это не одно только казачество. Царских воевод и писцов Тишайшего можно было не любить, но своя старшина в самоуправстве и корыстолюбии нередко оказывалась еще хуже.