Вызовы Тишайшего

– Учти, князь, тебе первым придется драться с казаками в случае чего, если их замятни, смуты и бунты-мятежи будут грозить Москве непоправимыми бедствиями…

– Знамо дело, государь, будем биться устанавливать царский порядок у казаков в их землях…

– Хорошо бы, без битв обошлось, – задумчиво сказал Тишайший.

Однако, столкнувшись с шатанием гетмана Выговского казацкой старшины, Москва все чаще задумывалась о необходимости упрочения царской власти Тишайшего в Малой Руси, для чего считала нужным ввести усиленные, хорошо вооруженные гарнизоны в крупные украинские города. Это не было оговорено в переяславских статьях, потому московское думское правительство медлило, старательно прощупывало настроения казаков, их старшины, городского населения. Гетман Выговский умело воспользовался неопределенной туманной, выгодной для него ситуацией. Сам писал в Москву о полезности присутствия царских войск в украинских городах, столь нужных для обуздания своевольных казацких бунтовщиков-мятежников, и одновременно же пугал казацкое войско потерей всех вольностей, обращением «из вольных казаков в царских холопов». Особенно весомой стала его самостийная риторика и аргументация «в пользу казацкой воли» после появления первых царских воевод в семи украинских городах.

К тому же не по сердцу пришлись казацкой старшине и настойчивые расспросы царских посланников о войсковых расходах, ведь Тишайший царь дал знать всем воеводам о серьезном финансовом кризисе государства из-за русско-польской и русско-шведской войны. Москва не покушалась на собираемые «законные» налоги, но требовала, чтобы деньги исправно шли на выплату жалованья рядовому казачеству, поддерживавшего царя Тишайшего, с верой в его справедливость и непогрешимость. Казацкая же старшина усматривала в этом посягательство Тишайшего на свои «законные» права и старинные привилегии.

Защищая Малую Русь, которую все скоро будут называть Малороссией, Москва вовсе не желала нести на себе всю тяжесть управления и борьбы с теми же поляками и другими недругами казачества, рядящихся в тогу друзей (тех же крымских татар и шведов), и требовала от казаков соучастия, жертв материальных и физических. Ей не нравилось и то, что гетман пытается говорить от лица всех украинских подданных, вовсе не желавших этого и даже страдавших от произвола старшины. Но то, что не нравилось Москве и ее Тишайшему царю, вполне устраивало старшину. В итоге многие атаманы-половники из гетманского окружения Выговского стали оглядываться назад и вздыхать о прежней воле, тем более что эти настроения старательно вскармливали королевские доброхоты.

По мере того как росли анти-московские настроения, набирался храбрости и наглости гетман-интриган Выговский, словно позабыв о своем временном положении наставника при юном Юрии Хмельницком – по завещанию «батьки Хмеля». Возвратившись после победы над «жалобщиком в Москву» Пушкарем, Выговский открыто высказал свое резкое недовольство царскому посланнику Скуратову. Узнав о появившихся в семи городах московских воеводах, Выговский в сердцах объявил, что те явились в города «бунты-мятежи заводить». Скуратов, стараясь смягчить назревший конфликт, осторожно возразил:

– Не делом гетман сердится, поскольку сам писал государю, чтобы были царские воеводы по его городам.

Выговский ответил твердо, усмехаясь над малоопытным в политических интригах воеводой Скуратовым:

– Это давно нужны были воеводы, такие, как ты, чтобы справиться с мятежниками, теперь нужда отпала. Нет мятежников-бунтовщиков, так что нужда в тебе, воевода, отпала…

– У меня твердый наказ моего государя – обеспечить ваши города воеводами и отрядами при них, – стоял на своем Скуратов. – Если есть несогласие с государем, я ему дам знать о несогласном своевольном гетмане тут же. За мной не заржавеет…

– Вам в Москве надобен такой покорный гетман, чтобы его, взявши за хохол, водить, как козла за морковкой, которую царь ему милостиво показывает… – выговаривал Выговский Скуратову, многозначительно прибавив. – Между прочим, при старом польском короле Владиславе, да и при нынешнем короле Яне Казимире нашим казакам было лучше, вольготнее. Так-то, воевода…

– Советуешь мне об этом написать царю, гетман, об ущемлении государем Алексеем Михайловичем ваших польских вольностей – так что ли, прикажешь понимать тебя?

– Жаловаться на меня своему государю не торопись, воевода, – спохватившись, затараторил Выговский, вспомнив, как боком ему вышли жалобы полковника Пушкаря, еле-еле утихомиренного силовым образом. – Успеется нажаловаться на гетмана. Будем искать мудрое решение, как не огорчить казацкую старшину и московского государя одновременно… Ты же мне не откажешь в преданности вашему государю, воевода?..