Имелись у Михаила и его коллег дела поважнее — обстановка и в самом Конго, и в соседних Заире и Анголе менялась постоянно. По Браззавилю и окрестностям шастали, как шакалы, и французы, и американцы, и юаровцы, и англичане. Никак они не могли смириться, что бывшие их колонии, как песок, утекают сквозь пальцы, а советские, тихо, без шума, прибирают все к рукам, а в руки бывших рабов из хижин вкладывают автоматы Калашникова, строят им дома, гидроэлектростанции, помогают не только отбиваться от групп псевдопартизан, созданных на деньги бывших колонизаторов, но и стремятся обустроить мирную жизнь, лечат и учат…
Чтобы предотвратить очередные провокации на границе с Анголой, организованные юаровскими наемниками, Михаил часто выезжал туда. Встречался с парнями из ФАРК, инструктировал их, настраивая на борьбу, получал информацию от осведомителей из приграничных деревень. Благо кроме французского Полторанин знал и португальский, освоив его на курсах при ВИИЯ. Специально вылетал для этого в Москву. Совместил трехмесячный отпуск с обучением, хотя курсы предполагали годичное обучение. Но кое-какая база у него уже имелась.
Не нужны были ему особо эти курсы, просто летал повидаться с женой и сыном. Решали вместе, ехать им в Браззавиль или нет. Не хотели тащить Юрку в тяжелый климат, жена опасалась тропических болезней, да Михаил и не настаивал, ему спокойнее жилось тут одному — с постоянными поездками в Анголу и по территории Конго. Он повсюду таскал с собой автомат Калашникова и ТТ на поясе, в поездки надевал кубинский камуфляж, подаренный гаванскими товарищами. Он чувствовал себя здесь как на войне и спокойнее ему было осознавать, что семья далеко и в безопасности.
Военный атташе попросил встретить курсанта и задействовать на мелких поручениях. Михаил сгоряча даже согласился на месяц приютить парня у себя, а не размещать его в посольской гостинице. Вспомнил себя молодым и захотел проявить отеческую заботу. Теперь пожалел, увидев надменную, кислую физиономию. И все-таки сам себя одернул, пока вез Петрова на машине домой: «Чего я тороплюсь с выводами? Ну устал человек с дороги, ну жарко тут, раскис, растерялся, а это все наносное, защитная реакция. Надо приглядеться получше».
— Ты машину водишь? — Михаил похлопал ладонью по рулю «шевроле» и взглянул на влажное лицо Петрова, сидевшего на заднем сиденье и со скукой глядящего в окно.
Они уже въехали в центр города. Широкие улицы притеняли акации, кокосовые и масличные пальмы, манговые деревья. Сейчас все зеленело, поскольку был в разгаре сезон дождей. Только утром ненадолго прекратился ночной ливень, однако тучи уже снова собирались над городом, наползая со стороны Конго сизой одутловатой громадой. Погромыхивало за Стэнли-Пулом, где Конго расширялось как озеро.
— У меня есть права. Опыта не слишком много. Нас в институте на уазике обучали.
— Ничего. Для небольших поручений сгодится. У тебя какой язык первый? — Михаил припарковал машину около неказистой пятиэтажки, где посольство снимало для него двухкомнатную квартиру с видом на реку, с грязно-белыми от пыли решетчатыми жалюзи-фасадами.
Для разнообразия некоторые из жалюзи были сделаны из поперечных планок, другие из мелких клеток — от этого дом казался легким, ажурным. За деревянными, изъеденными термитами решетками прятались окна в глубине ниш, скрытые в тени, кое-где висели кондиционеры. На первом этаже расположился банк, и часть дома стояла на этом учреждении, а часть нависала над тонкими ножками-колоннами.
— Болгарский, — ответил Александр.
Михаил засмеялся не сдержавшись:
— Саша, ты не обижайся, просто у нас тут французский в ходу. На крайний случай китуба.
— Я английский хорошо знаю, — вскинул подбородок Петров.
— Он тоже не в фаворе. Местные им просто-напросто не владеют. Ты французский подучи хоть на разговорном уровне. Я дам тебе учебник. Пойдем. Примешь душ с дороги, поедим, отдохнешь — у нас тут как раз обеденный перерыв до трех. Самое пекло по норам пережидаем под кондишэном. Потом съездим в посольство, представишься нашему атташе, а дальше начнется работа, рутина…
Эти слова вызвали у Александра еще большую тоску. А когда они поднялись на четвертый этаж по грязной темной лестнице с дырчатыми тенями от деревянных решеток-рам и вошли в крохотную квартирку — неряшливое холостяцкое жилище, Петров понял, что он совершенно иначе представлял себе будущую профессию, и теперь она привлекала его все меньше и меньше.
«Если майор так живет, то куда бы поселили молодого специалиста? В общагу вместе с чернокожими?» — подумал он, не без содрогания поглядев на старые советские кроссовки хозяина, валявшиеся в коридоре, стоптанные и пыльные. Такие же пыльные тут стояли берцы. Все здесь ему показалось дешевым, поношенным, безальтернативным и бесперспективным.