Выстрел в лесу

Нарвав травы, он принялся тщательно чистить свои сапоги. Сержант опомнился. Черт побери, не для того он сюда явился, чтоб размечтаться, как восемнадцатилетний юноша! И, поскольку вопрос был подготовлен заранее, только таился где-то глубоко, в подсознании, он без каких-либо усилий сам сорвался с языка.

— Ты мне так и не сказал, Зуйка, у кого купил сапоги. Может, там еще остались такие? Я бы для себя посмотрел.

Но Зуйка в ответ неясно буркнул что-то под нос…

У сержанта вновь мелькнуло подозрение. Нет, все-таки тут нечисто. Зуйка не хочет выдавать, у кого купил сапоги. Надо быть начеку.

Так они подошли к дому Зуйкиного тестя. Хутор был небольшой — средняя литовская усадьба с жилым домом, прижавшимся к нему садочком и купой стройных лип. Верхушка березы, увенчанная гнездом аиста; хлев, амбар, чисто подметенный двор с колодцем посредине. Вечерний покой, дым, медленно вьющийся над трубой, старая утка с ковыляющим за ней выводком — все свидетельствовало о том, что здесь живут спокойно, в достатке.

Сержант и Зуйка вошли в избу. Все были дома и, по-видимому, собирались ужинать, потому что женщины гремели посудой, ложками, дети устраивались за столом, а сам хозяин, приземистый, плотный старик с густыми желтыми усами и седеющей головой, только что умывшись, причесывался перед зеркалом.

Кумпис поздоровался со всеми подряд, а Зуйка остался стоять возле притолоки — смущенный, робкий.

— Ну, отец, знаешь, зачем пришли? — сразу схватил быка за рога сержант.

— Где уж тут знать? — медленно процедил в усы старик. — А только если милиция, значит — нехорошо.

— Ой, нет, отец, ошибаешься! — почти весело вскричал Кумпис. — Все хорошо. С самыми лучшими намерениями… Вот Зуйка, — показал он в сторону двери, — образумился человек, пить бросил, начал работать, хочет мириться и вести домой жену и детишек.

Никто из домашних даже не глянул на Зуйку, стоявшего на пороге с опущенной головой, и никто не пригласил его подойти поближе, присесть к столу. Только возле плиты еще ожесточеннее загремела посуда и отозвался скрипучий старушечий голос:

— Знаем мы таких трезвенников! За водку душу продаст, всех нищими по свету пустит.

— Ну уж, мамаша, зачем так зло? — подскочил к плите Кумпис. — Конь, как говорится, о четырех ногах и то спотыкается, а тут человек… Бывает. Теперь другое дело. Сам видел. Избу починил, внутри блестит. Пить его и за деньги не заставишь.

Снова брякнула посуда.

— Чудо, что ли, случилось!

— Какие там чудеса! Бросил человек пить, и все.

— А ты садись, гостем будешь, первый раз у меня, — потеплевшим голосом пригласил тесть, подвигая Кумпису стул.

Он пока что не очень верил его речам, но все-таки был доволен, что сержант пришел мирить людей, а не бог знает зачем. Трудно одному содержать такую семью, очень трудно.

Кумпис сел. От плиты, неся большую глиняную миску, подошла Барбора, довольно молодая, но уже увядшая, измученная женщина. Появились на столе оловянные ложки, зазвенели миски.

Все сели. Хозяин пригласил сержанта к столу.

— Ну что же я один? — развел руками тот. — Все так все!

Тогда старик повернулся к Зуйке. К отцу прижималась младшая дочка. Зуйка гладил светлые волосы девочки, его губы дрожали.

— Ступай уж и ты к столу, чего там, — позвал тесть. — Посмотрим, что из этого выйдет.

Девочка потянула отца за полу пиджака, и Зуйка несмело присел на краешек скамьи.

Ели молча, и только к концу ужина хозяин принялся (прашивать сержанта, что нового в местечке. Но Кумпис опять перевел разговор на Зуйку. Хитро подмигивая, он рассказал, как резала Зуйку смерть и волокли черти, как бросил он после этого пить и хотел, но не осмеливался пойти за женой и детьми.

Все дивились неслыханным приключениям Зуйки, а теща сказала, что это кара божья пьяницам, что после смерти их, мол, будут поджаривать на железной бороне. Но тесть только крутил ус и посмеивался над ее речами, потому что и сам был не прочь приложиться к стопочке. Потом сержант завел разговор о сапогах (было самое время приступить и к этому вопросу).

Через час он, очень довольный, но вместе с тем и озабоченный новыми сведениями, уже шагал к избе Зуйки за оставленным там велосипедом.

Кто же застрелил оленя?

Через несколько дней разнеслась весть, что к «колченогому косому» Брузгюсу, которого все считали вором, но никто еще не поймал за руку, приехал сержант Кумпис. Само по себе это было не слишком большим событием, потому что к Брузгюсу подобные гости жаловали по меньшей мере раз в год. Если в деревне случалась пропажа, первым делом брали в оборот не кого иного, как Брузгюса. Если в колхозе исчезал плуг, если несколько снопов на поле или копна сена на лугу словно сквозь землю провалились — искали у хромого.

Интерес вызвало то, что вместе с сержантом приехал инспектор по охране природы старик Буга, с собой они взяли лесника и председателя апилинкового Совета. Это, уж конечно, неспроста.

Целый день все лишь о том и толковали. Зачем они приехали? Ведь в деревне давно не было никаких происшествий…