Выстрел в лесу

Прыгнул я за дерево, зубы стиснул. Слышу — топот, фырканье. Вылетает на холм олень. Ранен, бедняга, под лопатку, обливается кровью, хрипит. Прислонился к дереву, косит глазами, дрожь его бьет. Я жду. И недаром! Следом за раненым зверем мчится стрелок — распаленный и потный управляющий. Взбежал на холм, швырнул ружье, одной рукой — оленя за рога, другой — рванул из-за пояса нож…

Почему не схватился я за свое ружье, и сам теперь в толк не возьму. Видно, забыл о нем. Да и не только о нем. Ничего вокруг не видел, только управляющего. Замахнулся он ножом, а я ринулся на него из-за дерева…

Нож — в сторону, схватились мы. Молод я был. Силен, как лось. Но и он не из слабеньких, дородный, шея бычья, ручища — что медвежья лапа. Как два остервенелых волка, вцепились. Сначала топтались, валили друг друга, мяли так, что кости трещали. Потом, зацепившись за корневище, упали. Катаемся по земле, кулаками молотим, бьем, душим, рвем зубами, как бешеные звери… Хватил я его головой о дерево, а он меня ударил в лицо, оба залились кровью. Силы на исходе, не боремся уже, только корчимся, сцепившись, рычим от ярости.

Когда вконец ослабли, руки сами разомкнулись, и откатились мы в разные стороны. Лежим пластом, воздух ртом хватаем, в голове звон, сердце из груди выскакивает. Но схватке еще не конец. Он не убегает. Я тоже не собираюсь. Лежим. Он хрипит, как бешеный кабан. Лютой злобой горят глаза, лицо черное, на губах пена. Если бы мог, разодрал бы меня на части. А я тоже об одном думаю: собраться с силами и схватиться. По-хорошему не разойтись, оба понимаем.

Вот он поднялся, пригнулся… Смотрю, идет на меня с ножом, добивать идет. Я вскочил и тоже за нож. Сближаемся. Зубы стиснуты, пристально следим за каждым движением друг друга. У бугра остановились. Обоих трясет. Жалости никакой, страха нет. Или он, или я.

Вдруг лицо у него перекосилось, и он, как рысь, прыгнул на меня. Я его за руку хотел схватить, выбить нож, и в ту самую минуту словно огнем ожгло меня пониже ключицы. Зашатался я, потемнело в глазах. Но одним ударом нелегко было уложить меня в молодости. Ударил и я.

Больше ничего не помню… Словно туманом застлало глаза, окутало все кругом… Сколько времени прошло, не знаю. Много, должно быть… Брезжило утро, когда я стал приходить в себя. Моросило. Где я? Что со мной? Дождь шелестит. И сквозь этот шелест послышался вздох, будто слабый голос кличет: «Вставай, Су-о-пи-и-ис!..» Кто меня зовет? Я с трудом повернулся на бок, открыл глаза. Лежу на холме, весь мокрый. Понемногу вспомнил все. Радость меня охватила: жив! Но кто же меня звал? Поднял голову, озираюсь. Нет вокруг ни души. Наверное, почудилось… Ослабел я, прижался к сырой земле. И тут совсем явственно услышал тяжкий вздох, донесшийся откуда-то из глуби земли, словно из самого ее сердца: «Вставай, Су-о-пи-и-ис!..» Понял я — сама земля приказывает. И встал… Оперся о дерево и долго стоял, оглядывая вершину холма. Мертвый олень лежит рядом, а врага моего уже нет. Только в траве поблескивает нож, омытый дождем. Подобрал я свое ружье и кое-как, опираясь на него, доковылял до дому.

Два месяца провалялся, пока зажили раны. Слышно было, что и человек этот долго подняться не мог.

Старый Суопис помолчал, и все молчали вокруг него.

— Вот и вся быль, рассказывать дальше нечего. С давних пор по-разному люди относятся к земле и к зверю.

С той поры на всю жизнь полюбился мне этот холмик. Здесь я понял, что земля живая. Это она подняла меня к жизни. Много раз и потом, когда бывало тяжело, я приходил сюда, и земля всегда помогала мне советом и прибавляла силы.

* * *

Старик умолк. У кого-то задымилась штанина, и он отодвинулся от огня. Кто-то подкинул в костер охапку хвороста.

— Хороший рассказ, страшный, — отозвалась одна из девушек.

— Послушайте, дедусь, вы всерьез верите, что земля и солнце могут разговаривать? — придвинулся поближе черноволосый студент. — Может, вам это почудилось? Скажем, вы ослабли, и вам могло показаться; земля — это ведь неживая материя.

— Как неживая? — возмутился старик. — Живая! И земля живая, и солнце, и даже камень живой. Только надо понимать их.

— Это же пантеизм! — заметила одна девушка. — Одухотворение природы.

— Ученые исследовали строение земли и ее состав, — важно заговорил один из студентов. — Жизнь имеется только на поверхности нашей планеты, и то в очень тонком слое. Но и она существует лишь потому, что атмосферные условия благоприятствуют этому. Сделав поперечный разрез земли, мы не обнаружим никаких признаков жизни. В литосфере, по мере продвижения в глубь, температура возрастает. Каждые тридцать три метра она повышается на один градус. На глубине в несколько тысяч метров температура достигает двух тысяч градусов и все превращается в жидкую огненную массу. Она носит название магмы. Там наличие жизни исключено. А ядро земли очень твердо, тверже закаленной стали. Оно состоит из железа, никеля, серебра, даже золота и других металлов. Предполагать там жизнь — чистейшее недоразумение. — И он по-ораторски развел руками.

Старик спросил:

— А человек живой?