И солнце спросило у пущи.
Зашумел, зашелестел бор:
«Он оберегал меня от злых людей. Он охранял меня от огня! Он дрожал над каждым моим ростком».
«Ишь как выгораживает!.. Спросим-ка других».
И солнце спросило лесных жителей.
Защебетали птицы, заревели звери:
«Он не давал нас в обиду. Любил слушать наши песни».
«Он защищал нас от злых людей».
«А что земля скажет?»
И вздохнула земля:
«Много пота пролил он на мою грудь, легко ему будет отдыхать, стану я ему пухом. Но, если хочет жить, пусть живет».
Рассмеялось солнце:
«Что с тобой поделаешь, живи, если все заступаются».
Кончилась на стройке работа, ребята перевели дух. Ромас взглянул на холм, где недавно сидел старик и, удивившись, закричал:
— Алпук, Алпук, смотри, что это с дедусем?
Алпук обернулся.
— Ой, неладно, пошли быстрей!
Подбежав, они испуганно остановились. Старик лежал ничком, широко раскинув руки.
— Дедусь, дедусь, вставайте! — чуть не плача, затряс его Алпукас. — Мы уже уходим, дедусь!..
Тот сел, посмотрел тусклыми глазами на солнце и пробормотал:
— Ладно, если хочешь…
Какое-то странное у него лицо, и глаза странные, и говорит чудно…
Мальчикам стало еще страшней.
— Бежим позовем кого-нибудь!
У подножия холма они встретили студентов, которые шли купаться, и закричали:
— Сюда, сюда! С дедушкой что-то случилось.
Когда подоспели студенты, старик все еще бормотал:
— Дождусь, а тогда уж и уйти можно…
Взяв старика под руки, студенты повели его в лагерь. Вначале он переступал ногами, будто они деревянные, но потом оправился и даже высвободил руки. Только взгляд еще туманился, словно что-то искал и не находил вокруг.
Его усадили возле костра, тут же предложили лекарства, но он на них и не глянул. Какое ж лекарство поможет?
— От этого вы не откажетесь, — протянул один из студентов фляжку.
Старик взял посудину, встряхнул и сделал несколько глотков.
— Крепок, проклятый! — с улыбкой вернул он фляжку.
Суопис пришел в себя. Он снова выглядел бодрым, живым.
— Что вы делали на холме, дедусь? — спросил черноволосый студент, помогавший вести Суописа. — Вздремнули?
Старик пристально посмотрел на юношу:
— Нет, что же мне дремать, разве мало ночи?
Но студент не отступал:
— Мне показалось, что вы говорили во сне.
— Нет, я не спал, — настойчиво повторил старик. — Я разговаривал с солнцем и землей.
— С солнцем и землей? — послышались удивленные голоса.
— Да. С солнцем и землей. У каждого человека есть на земле такое местечко, с которым он может поговорить. А мы вот с этим холмом давно знакомство водим. Здесь я человека едва не убил.
— Человека? — поразились студенты.
Девушка, сидевшая рядом со стариком, испуганно отодвинулась.
— Как это случилось?
— Расскажите, дедусь!
Долго молчал старик, собираясь с мыслями и глядя на огонь. Молчали студенты и ребята. Потрескивали сухие ветки в костре, взлетали и гасли искры.
И дед начал:
— Никто этой были не знает. Я никому не рассказывал, а тот, кто мог бы об этом поведать, не хотел.
Я тогда еще только начинал лесную службу. Здесь, где мы с вами сидим, кругом стоял лес, только вершина холма — самый бугорок — был лысый. Любил я приходить сюда утром — встречать восход солнца или вечером провожать солнышко на покой, слушать говор леса, песни птиц. Молодой еще был. А у молодого, сами понимаете, душа живая. Тянется к жизни.
В лесу у нас в то время стало неспокойно. Плохой человек завелся поблизости, управлял он здесь соседним большим имением. Фамилию называть не стану. Сын его и сейчас живет в нашей деревне, дурного слова о нем не скажешь.
А вот отец был нехорош. Завел себе друзей-товарищей и принялся буйствовать в лесу. Стреляли кого ни попадя: белок, зайцев, лис, косуль, оленей, истребляли всякую живность. Били и детенышей, не считались.
Не было мне покоя ни днем, ни ночью. Бродил по пуще, подстерегал, носился очертя голову из конца в конец — и все без толку. Эти люди не хуже меня знали лес и умели прятаться.
В дебрях, на тропах, которыми лесные жители ходили на водопои, я находил западни, капканы со свежими следами крови; разбирал, ломал. Порой слышался где-нибудь выстрел. Но, когда я прибегал, уже было поздно — никого нет, только трава в крови.
Я забыл и дом, и еду, и сон. Не знал, на что решиться. Можно бы пойти в город, попросить помощи, да город не близко, пока дойдешь, пока допросишься! Да и придет ли помощь? Может, они с ведома властей стреляли, делились добычей. Бывало так в те времена. И я один метался по пуще, проклиная весь белый свет.
На четвертый день я уже еле-еле стоял на ногах — шатался, словно тень. Промчится заяц, взмахнет птица крыльями, а мне чудится — человек. Думал, ума решусь.
Однажды утром забрел я на этот холм. Сам не знаю зачем — будто чья рука привела. Стою, в глазах мельтешит, голова гудит, трещит, словно в ней пни корчуют. Слышу, грохнуло в одном конце, в другом. Я с места не тронулся. Что я мог поделать? Только что прошел эти места, облазил кусты, буераки. Обнял я дерево и стою, не двигаюсь. Долго стоял… Не знаю, может, и плакал. Жить не хотелось.
И вдруг рядом, совсем под боком, раздался выстрел!
Я вздрогнул.
Второй!