Выбраковка

— В общем, брали мы на живца парочку негодяев. Они тонко работали, гады. Один идёт и как бы невзначай роняет человеку под ноги пачку денег. «Куклу», разумеется. Если человек её не берёт, тут же рядом оказывается второй, подбирает её, заглядывает жертве в глаза и спрашивает шёпотом — что делать-то? И дальше у жертвы выхода нет. Даже если она кричит: «Эй, мужик, ты деньги потерял, а этот поднял», всё равно не уйдёт. Там был десяток вариантов, как выставить человека виноватым и подвергнуть обыску. Если что — подбегали тут же остальные члены банды, становились вокруг, кричали — мы свидетели, он твои бабки взял… Сам понимаешь, бросали «куклу» человеку, у которого в кармане много денег. Вычисляли в обменных пунктах, когда те ещё были, потом стали по магазинам в бумажники заглядывать. И представь себе, запасными вариантами банда пользовалась очень редко. Потому что двое из трёх потерпевших обычно соглашались с провокатором добычу поделить. Жадные мы все до ужаса. Наш парень, который наживкой работал, говорил потом — ничего не бойтесь, люди, а бойтесь вот этого пакостного желания хапнуть чужих деньжат. Когда тебе мерзавец в глаза заглядывает и предлагает разделить ответственность на двоих, ты ведь не становишься от этого мерзавцем. Ты думаешь, что тебе просто очень повезло. Может человеку раз в жизни повезти? Считается, что может. Должно.

Гусев умолк.

— И что дальше? — подтолкнул его Валюшок.

— Да всё, что угодно. Если жертва доставала свои деньги, их тут же пересчитывали и возвращали с извинениями. Разумеется, незаметно уполовинив пачку. Хотя могли бы и просто ограбить. Но сам понимаешь, разбой и мошенничество очень разные статьи, а такое ловкое мошенничество к тому же сложно доказать. Против него обычный закон бессилен, только АСБ справится. Ну, менты и дали наколку Центральному. Так вот, мы когда взяли этих ублюдков, они нам целый спектакль закатили… Не Москва, конечно, но областной какой-нибудь драмтеатр за таких актёров дорого дал бы. А я смотрю на того, который с деньгами работал, и думаю — чёрт побери, ведь из тебя, идиота, вышел бы отличный фокусник. Выступал бы на сцене, народ бы тобой восхищался… А ты — вот как. Обидно до невозможности. Такая меня злоба разобрала тогда на род человеческий… А эти двое кричат, руками машут, святую невинность изображают. При том, что поняли уже — взяты на живца. Всё равно не сдаются. Им наводчика ведут под белы рученьки, ещё двоих, которые обычно свидетелей изображали, — нет, кричат, мы их в глаза не видели и вообще не местные, через полчаса самолёт. У наживки просто челюсть отпадает, я думал, мужик расплачется сейчас. Он, кстати, потом всё равно не удержался. Одно дело — свидетельские показания, а совсем другое на собственной шкуре пережить, что это такое, когда ты человеку в глаза плюёшь, а он тебе говорит — божья роса. Невыносимо. Просто невыносимо. Самое мерзкое в нашей работе — лицом к лицу с гнусностью людской встречаться. Вот такие, брат, дела.

— И что им было? — спросил Валюшок.

— А я убил их на фиг, — небрежно махнул рукой Гусев.

Валюшок коротко хохотнул, потом осёкся.

— Ты не представляешь, как это было мерзко, — объяснил Гусев. — Мне просто делать ничего не оставалось, у меня ощущение было, что я сейчас утону в этом океане лжи. И, главное, «живца» очень жалко, это ведь мой ведомый был. Ну, я взял и застрелил двоих прямо на месте. Оказалось — угадал, потому что ребята мне аплодировали.

Валюшок шмыгнул носом и полез за сигаретами.

— Наводчик только расстроился, — вспомнил Гусев. — Обкакался бедный. Но тут же признался во всём. А ещё один из банды в обморок упал. Они всегда так — как запахнет жареным, становятся очень сентиментальными. За что отдельно воров ненавижу. Лёш, не закуривай пока. Мы сейчас на секунду вот в этот магазин заглянем. Или, хочешь, постой снаружи. Ничего особенного, я просто хочу посмотреть, нет ли какого-нибудь нового приличного видео.

— Я тоже хочу, — сказал Валюшок и открыл Гусеву дверь.

Глава седьмая

Кол оказался также весьма эффективным регулятором экономической деятельности: когда несколько семиградских купцов, обвинённых в торговле с турками, испустили дух на рыночной площади в Шесбурге, сотрудничеству с врагами веры Христовой пришёл конец.

В магазинчике играла музыка, красивая, но страшноватая. Кто-то жутким голосом ревел на гитарном фоне нечленораздельное. Гусев прислушался и опознал Кинчева. Песня была ему незнакома и не особенно понравилась. Чересчур уж выворачивала душу.