Выбор мудрых

Солдат отдал честь, развернулся и спокойно зашагал к оставленной чуть в стороне лошади. Арчи тоже вернулся в седло. Ему бы такие нервы. С чего спрашивается набросился на парня? Разве он виноват, что сарийская сука показала свое нутро. А ведь Монк был уверен, как, и маршал, и весь остальной штаб, что «Богиня», пообщавшись в Индаре с сынком, отправилась обратно домой. Раньше Сара в боевых действиях лично участие не принимала. Но сейчас-то совсем другая война. Никогда еще еретики не забирались так далеко вглубь Империи.

Послание? Кому и зачем? Хочет показать свою силу? Так её все и так видят – половина Велии захвачена за неполный месяц. Жестокость? Глупо. Теперь народ будет бежать от желтых знамен без оглядки. Ей подданные нужны, или выжженная земля? Своих фанатиков что ли здесь поселить хочет? Вот хрен ей!

Монк до скрипа сжал зубы. Лицо его побагровело, глаза налились кровью. Тише, Арчибальд, тише – это все от усталости. Нужно держать себя в руках. Сейчас немного продышаться – и в штаб. Такие новости он должен принести лично. Посмотреть на реакцию Харта, а потом сразу баиньки. Вот только, похоже, без нескольких глотков бренди уснуть не получится. Что-то снова он начал частенько прикладываться к фляжке. А что поделаешь – нервы ни к Зарбагу. Он действительно очень устал.

* * *

Прошедшие со дня взятия еретиками Индара два месяца получились для Арчи самыми утомительными в его и без того не особо расслабленной жизни. Казалось бы бегство к Арнею, когда битый под стенами Генка имперский корпус, огрызаясь, отступал по безлюдью западного Нарваза, походило на пытку, но нет – тогда они всего лишь мило прогуливались. Ежедневные налеты на ползущих по пятам желторотых не в счет. Ударили неожиданно конницей с фланга, куснули – и можно назад, к походному костру и к котлу с теплым супом. Даже спать получалось по пять-шесть часов.

Увы, те времена безвозвратно ушли. После треклятой битвы, лишившей имперскую армию двух третий всей кавалерии, Монк позабыл про понятие сон. Настоящий сон, а не те жалкие урывки, что ему доставались сейчас. Все два месяца Арчибальд жил в седле. Новый конь, новый полк, новая безумная жизнь. Он уже ошалел от бесконечных ночных атак и дневных контр-выпадов. Щупальца сарийской орды вовсю шарили сначала по обезглавленному Великому Герцогству, а затем и по Велии – исконно имперской земле. Приходилось обрубать самые зарвавшиеся отростки. Только вот «топор» до всех «лап» не дотягивался и к тому же постепенно тупился. От подошедшего к ним еще в Нарвазе пополнения в семнадцать конных сотен сейчас в строю оставалась едва ли половина. Чуть больше двух тысяч с выжившими под Индаром ветеранами – много ли с такими силами навоюешь?

Приходилось вертеться. Арчи, назначенный командовать всей кавалерией, сам палашом махал редко, но постоянные перемещения, порою по несколько десятков миль за бросок, изматывали похлеще иной скоротечной рубки. То налетали на маршевый лагерь желторотых всей силой, то разделялись на несколько мелких отрядов и резали фуражиров, то снова сбивались в кучу и перехватывали очередной обоз.

Снабжение сарийской орды, двинувшейся на юго-восток после нескольких дней промедления, ставших последней передышкой для армии маршала Харта, было великолепно отлажено. Идущие по Арнею суда с провиантом, оружием, амуницией и свежими рекрутами причаливали к нарвазским берегам каждый день. Причем, в разных местах, что затрудняло и так зарбагово сложную задачу полковника Монка по перехвату обозов. Позже, когда армия желтоплащников миновала проход между Имперской стеной и Срединными горами, фронт значительно сузился, и заходить войскам неприятеля в тыл стало гораздо сложнее. Не раз и не два приходилось досрочно сворачивать вылазки, натыкаясь на выставленные еретиками заслоны. Не война, а какая-то игра в шашки – одни пытаются проскочить, другие всячески им мешают. А ведь «дамка» есть только у желтых.

Зарбагов колдун являл себя несколько раз – то на фланге покажется, то прикроет обоз, то от плетущегося в конце арьергарда неожиданно полетят каменюги. Каждая атака, каждый игольный выпад, каждый обход таили в себе риск нарваться на треклятого Ангела и его «хобот».

Хотя сейчас, вдоволь насмотревшись на магическое оружие бессмертного выродка, Арчи стал по-другому воспринимать серый смерч. Какой же это к Зрабагу хобот? У сказочного зверя-слона, что живописцы и фресочники любят изображать на картинах и храмовых стенах, длинный нос изгибается в разные стороны. У колдуна же скорее луч – неизменно прямой, немного расширяющейся к концу. Вихрь – как зовут его сами сарийцы. Плененные еретики все как один произносят это казалось бы обычное слово с благоговейным трепетом – для них оно уже перестало обозначать одно из проявлений непогоды. Словно буря, которая, или ветер с грозой, или Буря, когда поминают ту самую «Разрушительницу», что недавно трясла мировые стены.