Вверх дном

Глава XVI В которой хор недовольных берет самые громкие ноты

Сделанное предостережение имело несомненно ту хорошую сторону, что давало возможность вовремя принять меры в виду грозившей опасности или, по крайней мере, сделать попытку избегнуть ее, переселившись на территорию, где она почти не грозила.

Катастрофа, угрожающая обитателям земного шара, была двоякого рода: одним грозило удушение от недостатка воздуха, другим потопление.

Приведенное сообщение дало повод к самым разнообразным толкованиям, но все они кончались одним бурным единодушным протестом.

Из числа тех, которым грозила перспектива задохнуться, восстали американцы, французы, англичане, испанцы и т. д. Присоединение новых территорий, которые должны были подняться со дна океана, по-видимому, казались им не достаточно заманчивым, чтобы примириться с предстоящей переменой. Париж, например, которому предстояло быть отодвинутым на такое расстояние от нового полюса, какое отделяет его от настоящего, не выиграл бы ровно ничего от подобной перемены. Правда, его жители пользовались бы вечной весной, но зато уменьшился бы слой воздуха, а это вовсе не пришлось бы по вкусу парижанам, привыкшим поглощать кислород не стесняясь.

Потопление угрожало обитателям Южной Америки, Австралии, Канады, Индии, Зеландии. Как бы не так! Большая наивность вообразить, что Англия допустит Барбикена и К^о лишить ее самых богатых ее колоний. Очевидно, к тому же, что на месте Мексиканского залива образуется новое Антильское государство, овладеть которым на основании доктрины Монрое «Америка — для американцев!» пожелают непременно мексиканцы и прочие жители Америки. Положим, наряду с этим обнаженное морское дно вокруг Зондских, Филиппинских островов и Целебеса тоже образует обширные территории, которыми могли бы воспользоваться англичане и испанцы.

Но напрасна надежда, что подобным вознаграждением можно возместить убытки от ужасного наводнения.

Если бы под вновь образовавшимися морями исчезли самоеды, сибирские лопари, лапландцы, патагонцы, даже китайцы и японцы, — ну, тогда, быть может, европейские державы и примирились бы с этой катастрофой. Но в настоящем случае она заденет интересы слишком уж многих государств, и общий протест неизбежен. Центральная часть Европы останется нетронутой, но западная поднимется, восточная — понизится, вследствие чего жителям первой грозит удушение от недостатка воздуха, а второй — потопление. К тому же, Средиземное море перестанет быть водным вместилищем, чего никак уж не потерпят ни французы, ни итальянцы, ни испанцы, ни греки, ни турки, имеющие, как народы прибрежных стран, неоспоримое право на это море. И к чему в таком случае послужил бы Суэцкий канал, который, благодаря занимаемому положению, остался бы в настоящем своем виде? К чему послужит весь труд Лессепса, если по одну сторону перешейка начисто исчезнет Средиземное море, а по другую останется только обмелевшее Красное море? Наконец, никогда, никогда Англия не согласится взирать на Гибралтар, Мальту и Кипр, превращенные в горные вершины, скрытые в облаках, к которым не могли бы уже никогда пристать ее военные суда. Нет, тысячу раз нет! Никогда не сочтет она себя удовлетворенной присоединением к своим владениям хотя бы целого Атлантического океана, превращенного в континент. А между тем майор Донеллан чуть было уже не собрался вернуться в Европу, чтобы поспешить предъявить права Англии на новый материк, если смелое предприятие Барбикена и К^о увенчается успехом.

Протесты сыпались со всех концов света, даже от тех государств и стран, для которых предстоящая катастрофа должна была пройти почти незамеченной; но если она и не касалась их непосредственно, то угрожала их побочным владениям.

Короче сказать, для Барбикена, капитана Николя и Мастона настал роковой момент предстать перед судом человечества.

Но зато какое благоденствие наступило для газет всех направлений! На время были забыты политические распри. Газеты всего мира, вечно полемизирующие одна с другой, в первый раз соединились и единодушно заявили протест по этому вопросу, совершенно расходясь во всех остальных.

Шутка ли сказать! Опасность грозила не каким-нибудь обычным нарушением европейского равновесия, — с этим помириться еще можно было, — а равновесия целого мира! И потому можно себе представить, какое впечатление произвело это сообщение на окончательно потерявших голову обитателей земного шара, и без того расположенных вследствие избытка нервности — характерной черты конца XIX столетия — к безумствам и глупостям!

Для Мастона, по-видимому, настал последний час. Возбужденная толпа ворвалась 17 сентября в его камеру с целью казнить его на месте, причем, нужно сознаться, полицейские агенты наверно не помешали бы этому.