Вторжение, которого не было

Так как никто не имел права составлять “военный план”, и менее всего, конечно, ОКВ, то практически все сводилось к тому, что все ждали проявления “интуиции фюрера”. Одни, как Кейтель и Геринг, — в суеверном почитании Гитлера, другие, как Браухич и Редер, — пав духом. Ничего не меняло и то обстоятельство, что штабы трех видов вооруженных сил имели мнения по вопросам ведения войны длительное время. Так, гросс-адмирал Редер еще зи­мой 1939/40 года дал задание Главному штабу военно-морских сил изучить технические возможности и условия операции по высадке десанта в Англии. Но не оказалось ни одной военной инстанции, ни одной личности, которая была бы признана Гитлером не только экспертом или исполнителем, но и военным советником по вопро­сам общего руководства военными действиями.

В настоящем же случае результатом подобной организации высших военных органов явилось то, что после окончания кампа­нии на западе нашего континента, как уже было сказано, возник вопрос: “Что же теперь?”

К тому же высшее германское руководство стояло перед дву­мя фактами:

1) фактом существования не разбитой и не согласной на пе­реговоры Великобритании;

2) тем фактом, что Германия в связи с возможным рано или поздно вступлением в войну Советского Союза, ставшего теперь ее непосредственным соседом (хоть Кремль и казался сейчас миролюбиво настроенным по отношению к Германии), находилась под скрытой угрозой войны, о которой упоминал Гитлер еще в 1939 году, когда он подчеркивал необходимость немедленно дос­тичь победы на западе. [315]

Эти факты указывали на то, что Германия должна закончить войну с Англией в самое короткое время. Только в том случае, если это удастся, можно было считать, что Сталин окончательно упустил возможность использовать раздоры между европейскими государствами для продолжения своей экспансионистской поли­тики.

Если не удастся найти мирный путь решения вопроса, Герма­ния должна пытаться путем применения военной силы быстро разделаться со своим в то время последним врагом — Англией.

Трагедией этого короткого промежутка времени, определив­шей на долгое время судьбу Европы, было то обстоятельство, что обе стороны не искали серьезно путей мирного решения вопроса на разумной основе.

Совершенно уверенно можно сказать, что Гитлер предпочел бы избежать войны с Британской империей, так как его основ­ные цели находились на востоке. Но способ, который он избрал на заседании рейхстага после окончания кампании во Франции для столь неопределенного мирного предложения Великобрита­нии, вряд ли мог вызвать благоприятный отклик у другой сторо­ны. К тому же сомнительно, чтобы Гитлер, которым к тому вре­мени уже овладела преступная мания величия, был готов к миру на основе разума и справедливости, если бы Англия сама сделала серьезное предложение об этом. К тому же Гитлер отдал полови­ну Польши и Прибалтику Советскому Союзу — факт, который он мог ликвидировать только ценой новой войны. Он открыл путь для удовлетворения стремления Италии захватить области, находившиеся под господством Франции, и тем самым очутился в зависимости от своего союзника. Наконец, после Праги ему пе­рестали верить, и он потерял всякое доверие у держав, которые, возможно, и проявили бы готовность заключить с ним договоры, отвечавшие его целям.

Немецкий народ, однако, в своем массе восторгался бы Гит­лером, если бы он после победы над Францией добился согласо­ванного мира на разумной основе. Народ не хотел присоедине­ния к Германии областей, в которых преобладало польское насе­ление, он также не одобрял план некоторых фантазеров, которые, ссылаясь на древнюю историю, хотели обосновать эти притяза­ния, указывая на то, что когда-то, во времена Священной Римс­кой империи, это были области, принадлежавшие германской [316] нации. В Германии, за исключением некоторых фанатиков из партии, никогда не верили серьезно в идею “народа-господина”, призванного повелевать в Европе или даже во всем мире. Народу нужно было только, чтобы Гитлер утихомирил свою свору пропа­гандистов, проложив путь к достижению разумного мира.