Второй ошибки не будет

Если они говорят правду сейчас и благодаря этому Макарова оправдают, то заводиться с уголовным преследованием за дачу ложных показаний не станут, ибо себе дороже. Тогда следака придется подтягивать за фальсификацию уголовного дела, экспертов проверять, почему это они вдруг стали такими слепыми, тупыми и не компетентными, что не смогли дать ни одного категорического вывода. Вся пирамида посыплется, а главное, оправданный Макаров вернется на работу, и он, конечно, сволочь редкая, но не до такой степени, чтобы позволить упечь своих спасителей на нары. Господи, да там вся прокуратура присядет тише воды ниже травы и, затаив дыхание, будет ждать, пока Федор Константинович перестанет обижаться.

А если это действительно спектакль, ведь Макаров бессовестная скотина, и моральные барьеры преодолевает исключительно легко?.. Совершенно спокойно мог и подкупить, и подговорить, особенно ребенка. Девочка спасла ему жизнь, конечно, у нее к нему особое чувство, может, даже сродни материнскому. Вот он и попросил еще чуть-чуть ему помочь, почему нет?

Хотя его реакция на показания водителя была острая, такое не сыграешь. Федор Константинович прекрасно умеет скрывать свои чувства, но выражать те, которых не испытывает… Раньше Ирина за ним подобного не замечала.

Черт, как же уживается столько всего в одном человеке… Гад, приспособленец, лжец, лизоблюд, а пошел на смерть ради чужих людей.

А сейчас за девчонку не уцепился, ведь он имел право любые вопросы ей задавать, а вместо этого подсказал выход дезавуировать ее показания, спасительные для него. Он же не знал, что водитель тоже будет говорить в его пользу.

Благородно поступил, наверное, действительно сильно головой ударился.

– Наш долг воздать преступнику по заслугам, – вещала Лидия Михайловна, – не поддаваясь на всякие провокации!

– Да, спасибо, я поняла… А вы что скажете, Антон Николаевич?

– Ща, прожую.

Заседатель степенно и неторопливо двигал челюстями, потом проглотил, улыбнулся и сказал:

– Надо завязывать.

– Что?

– Ну этот весь бред. Прекращать прямо сейчас.

– Каким образом? – Ирина снова подумала о нормальности и ненормальности этого заседателя. Это суд, тут нельзя просто выключить рубильник.

– А как можно?

– Заслушать до конца и решить.

– Ну не знаю, матушка… – вздохнул Антон Николаевич. – Неохота мне людей подставлять, не по-божески это. Они же врать идут.

– Мы этого не знаем.

– Эти двое наврали с три короба, – встряла Лидия Михайловна.

Антон Николаевич вздохнул:

– Да, сложное дело. Кому верить… Ну ничего, вселенная даст знак.

– Какой?

– А я знаю? Созерцайте и увидите.

Ирина встала и сказала, что пятнадцать минут истекли, пора возвращаться в зал.

– Ну дайте я хоть капустку доем! – возмутился Антон Николаевич.

* * *

Ксюша сгорбилась. Обычно в такие минуты она в ужасе ждала нагоняя от мамы, а сейчас знала, что он вскоре последует, но это было не важно. Главное, что она своим непослушанием устроила маме неприятности. Вдруг маму теперь будут судить?

Она сильнее прижалась к материнскому боку. Директор не уходил, оставался рядом, и Ксюша чувствовала, что от него тоже прилетит будь здоров, как только они выйдут из зала.

Кто только ее тянул за язык? Просто она посмотрела на того дядьку со свидетельского места, вспомнила, как прижимала ему рану своим фартуком, и не смогла соврать. Реально язык не повернулся. И на дядьку было наплевать, но она так захотела остаться такой же хорошей, как в тот день, что взяла и сказала правду. А о маме не подумала.

– Прости, пожалуйста, – прошептала Ксюша маме на ухо.

– Это ты меня прости. Ты все сделала правильно, и я горжусь тобой.

– Я думала только о себе, – уже громче заныла Ксюша.

– И правильно делала, – вдруг вмешался директор, – прежде всего надо спросить себя: а как я буду с этим жить? А потом уже все остальное.

– Это я ее сбила с панталыку, – упрямо сказала мама директору, – я заставила, мол, иначе никак.

– Анна Филипповна, – произнес он, – победы нам даются нелегко, а победы над собой всего тяжелее. Важен результат.

Ксюша огляделась. Подсудимый сидел, закрыв глаза, люди занимались своими делами. Кто читал газету, кто книгу, некоторые разговаривали, отчего в зале стоял ровный и уютный гул.

Пора бы судьям вернуться, пятнадцать минут истекли. Почему их нет? Может, решают судьбу вруньи Ксюши и ее мамы?

– А вдруг нас арестуют прямо сейчас? – спросила Ксюша шепотом.

– Ты ничего не бойся и говори, что я тебе запретила читать твои показания. И все, – зашептала в ответ мама, – ведь это, в сущности, правда, так оно и было.

– Мам, а как же ты?

– А я что? Виновата, так надо отвечать. Сама же тебя так всегда учила.

Директор фыркнул:

– Так, девочки-бандитки, не бойтесь. Не отдадим вас.

Ксюша улыбнулась, почему-то представив, как директор передает ей в камеру хлеб с веревочной лестницей и напильником внутри. И страх прошел.

Конечно, она будет выгораживать маму до последнего. Она еще несовершеннолетняя, в колонию не отправят, дадут условно, а с настоящей судимостью она сразу станет в школе суперпопулярной, даже Киса подвинется.