Второй ошибки не будет

– Нормальный человек понимает, что «Победа» – это танк на колесах, а автобус просто не так далеко отлетит, как легковушка, но удар получит сильнейший. У меня был полный салон пассажиров, и я могу сказать совершенно точно, что после такого столкновения без трупов не обходится. Там смятка была бы из тел, вот и все. Даже вот я просто дал по тормозам, и то люди ушиблись, а представьте, если бы в нас еще и «Победа» въехала? Нет, я могу совершенно точно сказать, что Макаров спас жизнь мне и всем пассажирам автобуса.

– Это что, правда я такой герой? – усмехнулся подсудимый.

Набравшись мужества, Анатолий взглянул ему в глаза. Черт, а он и не подумал, что у бедняги память отшибло, и он действительно все это время считал себя убийцей! Анатолий был убежден, что Макаров знает о своем подвиге, просто не может ничего доказать, и чувство исполненного долга служит ему хоть каким-то утешением. Вот он тоже, стреляный воробей, а дурак! Не подумал, что, когда неудачно приземлился, тоже не помнил самого прыжка.

– Федор Константинович, вы нас спасли, – повторил Анатолий, – иначе я сейчас не стоял бы на этом месте. Вы не просто попали под нарушителя, а сознательно приняли на себя удар.

– Да ну вас, – хмыкнул Макаров, – засмущали.

* * *

Работа не идет, и я завариваю себе еще кофе.

Перед смертью не надышишься и работой не насытишься.

Один выговор у меня уже есть за опоздание, Алина Петровна, строго в урочный час прикатывающая на работу в комфортабельной машинке, дежурит у входа с хронометром наперевес. Я стараюсь выходить пораньше, но бывают дни, когда автобусы ломаются, или не выходят на линию, или такие набитые, что втиснуться в них просто невозможно. Так что одно опоздание есть, и организация работы городского транспорта вскоре обеспечит мне еще два, поэтому стараться нет никакого смысла. Лучше вернуться к планированию суицида и закончить эту странную жизнь, в которой я не приняла ни одного самостоятельного решения. В сущности я отличаюсь от покойника только наличием пульса и дыхания. У меня нет родных, любимых и друзей, никто не встревожится, что я не отвечаю на звонки просто потому, что никто мне и не звонит. Да что там, меня из морга будет некому забрать, и надо обдумать, как выйти из этой щекотливой ситуации с честью. Тете Саше разве что передать конверт с деньгами и трогательной запиской, чтобы устроила мне самые простые похороны?

А главное, отсутствие душеприказчиков – не повод откладывать самоубийство. Проживи я еще хоть сто лет, все равно останусь такой же одинокой. Я будто рыба за стеклом, или, вернее сказать, призрак. Бесплотный дух, которого никто не замечает. Хотя с бесплотностью это я очень сильно себе польстила. Хихикаю, хотя смеяться в одиночестве еще хуже, чем плакать.

Звонит телефон. Гудки быстрые, значит, это городской вызов, а не местный. Раздумываю, брать – не брать. Наверняка это не меня. Сто процентов не меня, и придется бегать по отделению, искать нужного абонента. Кофе остынет… Нет, пусть берут трубки те, у кого есть близкие люди.

Телефон замолкает и тут же оживает снова. Делать нечего, поднимаю трубку и слышу бархатистый женский голос, произносящий мое имя.

Через десять минут сижу, тупо глядя на телефон. А вдруг я задремала на секунду и разговор пригрезился мне? Где доказательства?

Моргаю. Нет, я не сумасшедшая, но в такие вещи обычно стараешься не верить до последнего. На всякий случай щиплю себя за руку, хотя и не понимаю, зачем люди это делают. Ведь если спишь, то и щиплешь себя во сне.

Смотрю на клочок бумаги, на котором записала, куда ехать. Он выглядит настоящим, а я нормальный человек, что бы там ни утверждала Алина Петровна.

Переодеваюсь из спецодежды в свои вещи. Выгляжу, конечно, так себе, особенно свитер убогий, потому что на улице под курткой не видно, а на работе я его снимаю. Пожалуй, успею заехать домой, облачиться во что-нибудь торжественное. Крюк невелик, а случай особый.

И еще надо отпроситься у Алины Петровны, иначе через двадцать минут будет составлен акт о моем прогуле.

Протягиваю руку к местному телефону, но нет, лучше лично.

– Я вас не приглашала, – бросает Алина, когда я открываю дверь ее кабинета. Руководитель она, конечно, никакой, но умения унизить подчиненного ей не занимать. Все-таки вхожу и рапортую:

– Прошу разрешения отбыть в суд для дачи показаний.

Она пожимает плечами, мол, нечего беспокоить меня по такой мелочи.

Ставлю на ее стол пакет:

– Раз уж зашла, передайте, пожалуйста, эту вещь вашему супругу.

Алина хмурится:

– Что это?

– Не волнуйтесь, всего лишь магнитофон. Он принадлежит вашему мужу.

– Оставьте себе, – бросает она.

– Спасибо, не нуждаюсь.

Собираюсь уходить. Рука уже на ручке двери. Через пять минут меня не будет, а эта курица даже не подумает, в какой суд и зачем я поехала. Наверное, я должна проявить великодушие. Даже точно должна. Просто уйти, и все, так будет лучше для меня же самой. Когда-то я не смогла сохранить выдержку, так не это ли лучший довод, чтобы проявить ее теперь?

Возвращаюсь к ее столу:

– Алина Петровна, я должна сообщить вам кое-что еще…

* * *