– Я не знаю, Федя. Странное такое чувство… Будто на дверь налегала-налегала, а ее вдруг внезапно открыли – и ты вылетела непонятно куда.
– Во-во. Точно.
– Я просто не знаю, что теперь делать…
– Видимо, жить.
– Как?
Федор пожал плечами.
Татьяна снова глубоко вдохнула дым, губы сморщились.
– Слушай, если ты не бросишь курить, у тебя будет рот в полосочку.
– Что?
– Такие морщинки, как штрихи – тык, тык, тык, – Федор показал как.
– А тебе не все равно?
Федор засмеялся и сказал, что это вопрос с подвохом.
– Странно, – повторила жена, – наверное, я просто не гожусь для обычной жизни. Преодолеть там, поддержать, еще туда-сюда, а для радостей никак не гожусь.
– Мы просто еще не поняли, что все позади. Инерция еще.
Татьяна пожала плечами.
Федор заглянул в кастрюлю. Со дна поднимались одинокие маленькие пузырьки.
– Ты хочешь, чтобы я ушел?
Рука с сигаретой дрогнула.
– Скажи, как есть.
– Я не знаю, Федя, не знаю, – чуть слышно начала Татьяна. – Ты сам по себе, я сама по себе. Зачем изображать иллюзию семейного счастья перед людьми, которым на нас плевать? Я уже побыла в глазах общественности брошенной женой, и оказалось, что совсем это и не страшно.
– Нет?
– Нет, Федя. Выяснилось, что я всю жизнь боялась того, чего бояться не надо, и из-за этого мы все трое жили в аду.
– Правда? – удивился Федор. – Не замечал.
– Ты – ладно, а вот Ленке досталось очень сильно.
Федор стоял возле плиты и смотрел на закипающую воду как дурак.
– Теперь ты свободный человек, – сказала Таня глухо, – и свободный мужчина.
– Вообще-то из ада еще никто не выбирался, – буркнул он.
– За двадцать лет мы так и не стали счастливы.
– Почему? Я был.
– Не ври… Федя, я не гоню тебя на улицу. Завтра я хочу поехать к Ленке, пока дорога, пока у нее, пройдет неделя, и за это время мы спокойно обдумаем, как быть дальше. Или разменяем квартиру, или наскребем одному из нас на кооператив…
– Гораздо проще можно сделать, – буркнул Федор, – я попрошу о переводе в другой город, да и все. Скажу, что история с аварией повлияла на меня угнетающе, к тому же не все верят, что я не виноват, поэтому лучше мне служить родине где-нибудь подальше, куда молва не докатилась.
– Нет, Федя, я не хочу, чтобы ты из-за меня рисковал карьерой, – начала Татьяна, но Федор прервал ее:
– Ладно, я понял. Вода закипает, давай пельмени, я брошу.
– Отойди, ты не знаешь.
– Тань, ну вот как можно неправильно бросить пельмени?
– Можно.
Она выложила пельмени на тарелку, и резко перевернула ее над кастрюлей, чтобы все объекты оказались в кипящей воде одновременно.
Федор вдруг вспомнил, как Ленка в какой-то книге прочла, как герои ели яйца «бенедикт», и ей захотелось узнать, что это такое. Таня не знала, сказала «не приставай к матери», а через месяц приготовила им на завтрак эти яйца, для чего ей пришлось перелопатить гору кулинарных книг. Ничего так получилось, вкусненько. Но, главное, Татьяна отыскала и другие рецепты приготовления яиц, и потому очень интересно было смотреть, как она варит, например, яйца без скорлупы. Называлось «пашот», если он не путает.
Со зверским выражением лица она закручивала кипящую воду в воронку, опускала в ее центр яйцо, и каким-то удивительным образом оно не превращалось в ошметки, а всплывало в виде аккуратного мешочка.
– Тань, если я завтра уйду? – предложил Федор.
– Федя, этот дом твой такой же, как и мой, – заявила ему жена.
– Просто сегодня вообще некуда, а завтра найду, – пообещал Федор.
– Не спеши.
– А ты мне сделаешь на завтрак яйца «бенедикт»?
– Да я уж не помню, как там.
– Наверняка у тебя где-то записано.
Татьяна кивнула:
– Хорошо, поищу.
– Это так странно, что мы сейчас говорим, Таня.
– Почему? Просто расходимся не врагами, а теми, кем и были друг другу, – чужими людьми.
Федор опустился на табуретку. Помешивая пельмени, Татьяна говорила, что он заслуживает быть счастливым хотя бы во второй половине жизни, что без труда найдет себе теплую и отзывчивую женщину и создаст с ней полноценную семью, потому что у нее есть Лена, а Федору ребенка она так и не родила.
– Это из-за меня, – буркнул Федор.
– Что?
– Не родила. Я бесплодный. Мертвые сперматозоиды. Давно тебе хотел сказать, но стеснялся.
Татьяна поморщилась:
– Что ты несешь! Я же знаю, что твоя невеста была беременна.
– Откуда?
– Добрые люди всегда такое доведут до брошенной жены.
– Извини.
– Ничего. Только давай больше об этом не говорить?
– Конечно.
– Скоро будет готово, так что иди переодевайся.
Федор с недоумением взглянул на себя. Оказывается, он все еще в костюме. Черт, день какой-то призрачный, может, ему все снится – и снятие обвинений, и Танькин ультиматум о разводе.
Сейчас он проснется на больничной койке – и окажется, что все еще впереди. Или в морге проснется – тогда, наоборот, позади.
– Господи, сметаны нет! – вдруг воскликнула Таня.
– Ничего, с маслом и с уксусом поедим, я так даже больше люблю, – сказал Федор и вспомнил, что жена всегда ест пельмени со сметаной, уксус не выносит, а масло не употребляет из принципа.
Он поднялся:
– Давай банку, я быстренько в молочный сгоняю.
– Прекрати.
– Тут две минуты, они еще всплыть не успеют.
– А если очередь?