Второй меч

Но что изображала тут передо мной маленькая птичка с пышным оперением и кирпично-красным пятном на груди? Своего рода «тренажер мести». Да, подобная роль возникла, а если нет, то, по крайней мере, в продолжение этой сцены, в моей фантазии. И возникла она не из одной только фантазии, она напоминала, воспроизводила и повторяла одну совсем другую сцену из Ветхого Завета, когда пророк Илия или кто-то в этом роде в пустыне или еще где-то после долгого пребывания наконец слышит глас божий, однако же не в первобытном громе бури, без метания молний и раскатов грома, скорее, если я не ошибаюсь, в долгом молчании и из тишины раздался глас господень как тишайший шелест или шепот (как это на иврите?), или, по моему представлению, как стрекотание.

Этот библейский эпизод во всеобщем сознании считается подтверждением и притчей о том, как Бог позволяет услышать глас свой не из природных стихий и без грома и молний, но гораздо вернее… (многоточие). В Святом Писании история обоснованно повествует дальше: шепчущий глас господень, в полной тишине, мягче не бывает, настойчиво и повелительно внушает пророку вот что: месть! Отомсти за меня! Отомсти за народ мой!

Вот так и мне было возвещено в то утро моего отправления в поход, и весть эту принесла мне птичка с красным пятном на груди. Повсюду драли горло во́роны, каркали воро́ны, пронзительно пищали синицы, визжали азиатские попугаи, свистели черные дрозды, скулили сойки, урчали голуби, причитали сороки, трещали воробьи, барабанили бог-их-знает-как-они-там-называются, но малиновка, кружившая возле меня элегантными петлями, только руку протяни и поймаешь, так что крылья шуршали и жужжали, рассекая воздух, не издавала ни звука. Наконец птица опустилась на уровне моих глаз на голую ветку терновника, распушила перья и оглядела меня, все так же не издавая ни звука. Звук, потом звуки без перерыва, короткие, монотонные, ритмичные, раздавались из-за ее подпрыгиваний на ветке, она настойчиво раскачивалась всем телом, не только головой, кивала изо всех своих сил, так что даже стало слышно вроде как тихое шуршание, но в то же время строгая команда: «Ступай и действуй!» И этот спектакль разыгрывался и повторялся передо мной долго, пока красногрудый помпон не нырнул в листву, беззвучно, в заросли плюща, где вот уже дня три строил гнездо, в клюве, я только теперь заметил, птица зажала длинную цепочку из спиралек от заточенного простого карандаша. Ветка еще качалась в пустоте.

С годами у меня в крови и плоти укоренилась привычка: всякий раз, уходя из дома, через плечо глядеть на садовую калитку, на дом, частично закрытый деревьями. Между тем я делал несколько шагов назад, считаных шагов, девять, тринадцать, согласно вольному толкованию якобы священных чисел индейцев майя на Юкатане. В это утро я избегал оглядываться и шагать назад. Только прямо вперед! Необычно широкими шагами, почти как докладчик выходит из-за кулис на кафедру.

При этом я ощущал себя самому себе господином, сто лет уже не чувствовал ничего подобного. Наступил ли мой звездный час? Это мы увидим (мы? вы и я). Я чувствовал каждую прожилку или клеточку в теле, или из чего оно там состоит, как они напряжены – я так чувствовал себя в молодости, – напряжены и вибрируют из-за этого моего воодушевления, решительности, готовности действовать. Рассеянность, свойственная мне еще в ранние годы, с детства, так мне, по крайней мере, еще недавно казалось, с возрастом, «по возрастным причинам» усилилась, обострилась особенно в этом ежедневном бессмысленном мельтешении и немедленном забвении, когда снова и снова не происходит ничего существенного, за что можно было ухватиться, уцепиться, ничего, как это называют, полезного, так, непонятно что, что-то, как-то, главное где-то – и я все придумывал себе оправдания или, если угодно, отговорки, что, мол, я тут ни при чем, дело не во мне и не в моем возрасте, а в полной монотонности событий и явлений, которые так незначительны и однообразны, что их можно перепутать, и самое главное – или как раз совсем не главное – в том, что, за исключением немногих исконных или классических, почти все современные общепринятые современные блага не являются необходимыми и вообще бесполезны, в том числе нет необходимости в каких-либо действиях как в доме, так и за его пределами, и как следствие – все этим и кончается – мы, и стар и млад, все время что-то забываем или откладываем, иногда что-то вопиющее.