— Фундамента пока нет, и он беспокоит меня больше, чем шабот. Молот надо устанавливать в кузнечном цехе, где уже начали ковать поковки для танков. Цех остановить невозможно. А копать котлован — восемнадцать метров глубиной крайне рискованно. Могут осесть колонны портального крана, завалиться другие молоты.
— Согласен с вами, — сказал Чижов, и, как заметил Махов, его молодое румяное лицо как-то вдруг посерело. — Что же решили?
— Пока ищем решение. Думают все: и рабочие, и инженеры, и конструкторы. Я учредил премию за разумное предложение.
Чижов достал коробку, вынув папиросу, сердито постучал ею о крышку, спросил:
— Курите?
— Спасибо. Не откажусь.
Курили молча. Хотя и по-разному, но думали об одном и том же. Наконец молчание начинало тяготить.
Чижов, потушив в пепельнице недокуренную папиросу, приглушенно спросил:
— Знаете, какие дела на фронте?
— Только по сводкам. И то сегодня еще не успел послушать радио.
Чижов подвинулся ближе.
— Вы должны знать все. Мне поручено вас информировать. — Он перешел на полушепот: — Вы знаете, что восточнее Смоленска нашим войскам удалось остановить продвижение гитлеровцев, задержать их почти на месяц и сорвать план молниеносного захвата Москвы?
— Да, знаю. Это и укрепило в народе веру, что мы выстоим.
— В августе, — не отвечая ему, продолжал Чижов, придвигаясь еще ближе, — на фронт приезжал Гитлер. Будто бы в Борисове он собрал командующих и там было принято решение о новом наступлении на Москву. Наши ждали удара в центре, а немцы предприняли наступление на Киев и Ленинград.
На Киевский плацдарм, помимо танковой группы Клейста, была переброшена с центрального фронта вторая танковая группа Гудериана. Пятнадцатого сентября танки Клейста и Гудериана охватили восточнее Киева войска Юго-Западного фронта. В окружение попал и штаб Юго-Западного фронта вместе с командующим генерал-полковником Кирпоносом. Сам Кирпонос и еще несколько видных генералов погибли. Не сегодня-завтра падет Киев. Надо ожидать, что в скором времени немцы предпримут новое решительное наступление на Москву.
— Через Урал перебрасываются крупные силы из Сибири, — сказал Махов, как бы успокаивая Чижова.
— Знаю. Это важно! Но нужны танки! Нужны тяжелые танки! Я приехал с заданием употребить все силы, чтобы вдохнуть жизнь в сорок танковых корпусов, что ржавеют у вас во дворе. В Североград посланы два отряда транспортных самолетов с надежным прикрытием из истребителей. Им поручено перебрасывать из отрезанного города танковые детали и рабочих с Ленинского завода. Навстречу посланы составы для доставки людей и танковых деталей сюда, на Урал.
— Я еще не получил об этом известия, но сегодня же приму меры для переправки танковых корпусов в сборочный цех. Правда, он еще недостроен, установлен лишь один портальный кран, даже нет крыши… ветер гуляет там, но раз такое дело — начнем готовиться к сборке.
— Я привез предписание, — продолжал, переходя на полный голос, Чижов. — Я привез предписание — мобилизовать в помощь заводу два строительных батальона и некоторые вспомогательные воинские части.
— Спасибо, товарищ Чижов. В людях большая нужда.
— Может быть, мы вместе пройдем в сборочный корпус, — сказал Чижов. — Я хочу сам видеть, в чем нуждается завод.
— Пройдемте, — поднялся Махов, взглянув на Чижова уже совсем другими глазами.
Взявшись за отливку шабота, Гаврила Никонович твердо верил в успех дела и решительно отметал все сомнения, кем бы они ни высказывались.
Даже когда Сарычев, взяв его под руку, отвел подальше от пышущих жаром мартенов и спросил дружелюбно:
— Ну, как, Никонович, не чувствуешь страха перед великаном? — Клейменов усмехнулся в усы и так же полушутя ответил:
— Волков бояться — в лес не ходить…
— Так-то так, а все же? Ведь в шаботе-то сто пятьдесят тонн стали?!
— Когда медведь насядет — отступать нельзя. Это мне еще дед говорил. Думаю, одолеем и великана. Только надобно, чтобы все меня слушались и что скажу — делали бы без оглядки. Выполняли бы как военный приказ. Тут что не так — всему делу погибель.
— Знаю, Никонович, знаю. Все понимают трудность и важность отливки. Твои распоряжения будут выполняться беспрекословно. Я сам буду присутствовать при отливке.
— Это хорошо, спасибо, Семен Николаевич. Однако насчет других-прочих, — помилосердствуйте… Отливка — не спектакль… Тут не должно быть ни одного лишнего человека.
— Ладно, так и будет! Когда думаешь отливать?
— Как только просохнет форма.
— Хорошо. Понятно. А почему в литейном не стал отливать?
— Там ковши малы и место пониже, чем в мартеновском. Боялся подпочвенной воды.
— Разумное решение принял. Ну, до встречи, Никонович. Желаю тебе успеха! — сказал Сарычев, крепко пожимая широкую ладонь.