Вступление

   Через пару минут тишины рука ослабла, дыхание выровнялось. Витька смотрел на закрытые глаза, на полоску зубов. Заснула? Тихо потащил руку из ослабевших пальцев.

   - Вит-тенька...

   - Думал, спишь.

   - В-волнуюсь.

   - Что ты?

   - Т-ты пойди сейчас во двор. Там Дашка. Курей кормит, утро уже. И..., и..., - Наташа открыла глаза и скривилась, досадуя на хмельную невнятность речи, - ты ей добрым утром, ну, пусть сюда не идет. Скажи, болею, ты болеешь. Спать. Она не придет.

   - Не поймет, думаешь?

   - Хы... Еще б, поймет, да. Здесь все все знн... Но не придет. Потому что сука она...

   - Ладно тебе, - высвободил руку и пошел в коридорчик. Проходя мимо тусклого зеркала с отбитым краешком, высмотрел в разводах амальгамы свои глаза, криво усмехнулся - большие и вроде напуганные? Сумасшедшие. ...В спаленке - важничают новые вещи, зеркало во всю стенку в пластиковой раме под дерево. А это, забытое в углу, жило тут всегда. Отражало многих - из той еще жизни, до туристов и пластика. Оно родня грязным галошам у порожка и витой стеклянной вазочке на подоконнике, в которой пылятся скелетики степного бессмертника. Отвел глаза от зеркала и вышел в сонное утро, прикрыв плотнее дверь.

   Хозяйка, серой спиной в мужском ватнике к размазанному за тучами солнцу, громыхала ведрами у входа в курятник. В теплой темноте всполохнуто болтали куры, прикрикивал на них петух.

   - Доброе утро, Дарья Вадимовна, - голос бодрый, фальшивый. Спохватился и притушил бодрость:

   - Что-то приболел я, посплю. Завтрак не надо. Я сам выйду, потом.

   Ведро громыхнуло сильнее. Медленно распрямилась спина. И повернувшись, хозяйка резанула Витьку щелочками ледяных глаз. Разлепила узкие губы:

   - Ну, что ж. Болезнь известная. Спите, чего уж, мешать не буду. И, отвернувшись, закричала ноющим звуком в темноту:

   - Цы-ы-ыпа, цыпа, цыпа, - будто резала жесткой ниткой нагретый птицами воздух.

   Витька кашлянул, потоптался. Мысленно, по-пьяному еще, возмутился. - Что за мысли, блин, у всех одни! Теперь вот, делай не делай, а она все одно будет думать, что они с Наташей...

  Шел, пятками кроссовок вколачивая злость в терпеливые старые камни. У низкой стены своего домика остановился и заглянул в окошко спальни, проверяя, заметно ли из двора - что там, внутри. Увидел сквозь кашу отражений и бликов скомканную на постели простыню, и, с мыслью, что ляжет в столовой, на диванчик, - согнутую голую спину у распахнутой дверцы старого серванта. Не сразу и понял, что это там - круглое, белое. ... И передернуло от отвращения: притворялась совсем пьяной, а сама шарит по его вещам. Но вот шиш ей, его шмотье отдельно сложено, в другом шкафу.

   Дверью хлопнул сильно, со злостью зашаркал по расстеленной у порожка тряпке, давая ей время вернуться в постель. И опешил, услышав из спальни радостное:

   - Витенька, ура! Иди сюда, нашла!

   Стоя в дверях, смотрел, как голая Наташа звякает хрусталем за гранеными дверцами серванта. А к боку прижата коричневая бутылка.

   - Таак, щас я еще рюмку... Ты где хочешь сидеть, на кровати? Или пойдем за стол?

   - Наташ, очумела? Не стану я пить! И ты!

   - А вот фиг. Ты мне - не хозяин. Я сама спрятала, мой коньяк. Мне художник подарил. И загадала, что если вдруг, то я ее выпью. И выпью!

   Лицо ее горело, блестели глаза и мокрые от наспех отпитого губы. Ногой захлопнула дверцу, сунула пузатые рюмки на столик у кровати и, не отпуская бутылки, плюхнулась на смятые простыни:

   - Ну, давай! Смотри, мне уже лучше, ну? Целый день нам. Успеем, что хочется! Поспим потом, а?

   Витька прошел к окну, задернул узорчатую занавеску.

   ...Сел в кресло у кровати. Наташа лежала вдоль взгляда, смотрели в потолок темные соски, чуть заметно белели на впалом животе ленточки растяжек. И длились ноги туда, к дальнему краю кровати.

   - Красивая? - спросила и медленно прикрыла пушистый лобок белой ладонью. Как Ева на репродукциях старых картин.

   Витька помедлил, не отводя глаз от долгого тела, зная, что Наташа не смотрит на него, а тоже гладит взглядом себя - до кончиков сильных пальцев ног. Уверенное женское ожидание повисло в воздухе, качаясь вместе с дыханием.

   - Сама знаешь. Красивая... Вот только...

   - Что? - подтягивая ноги, приподнялась с подушки и, обхватив колени, повернула к нему лицо с пятнами румянца.

   - У пьющих женщин, Наташа, плохое кровообращение. Ноги их постепенно подсыхают, становятся тонкими. На них выступают вены сеткой и коленные суставы торчат шишками. У тебя такое сложение, толстеть будешь в грудь и плечи. А ягодицы провиснут. Загривок вырастет. И через пять лет - баба бабой. Все свои фотки сожжешь, чтоб не видеть, какая была.

   Больно припадая боком на поручень кресла, еле увернулся от ее кулака. "А бутылку не выпустила из другой руки", подумал и выматерился про себя, вспоминая маленького Ваську.