Встревоженные тугаи

– А-а-а… О себе… Полезно иной раз себя щеткой и скребницей почистить. Полезно. А с письмом давай поступим так: зачитаем в совхозном клубе, попросив, чтобы директор всех собрал. Тут хоть и не все ясно, но вполне видно, что Мерген вряд ли был предателем. Само письмо отошлем на соседнюю заставу. Туюаша на их участке. Знаю я то ущелье, бывал в нем. Еще и выписку из формуляра части найду. Несколько лет назад мне прислали на мой запрос. Там есть фамилии погибших. По мне, так на месте их гибели памятник нужно ставить. Родных поискать, чтоб подробно знать о героях. Впрочем, там опытный начальник заставы, как надо все сделает. Аржанова поблагодарить непременно. Завтра вечером продукты вам привезут, к этому времени подготовь письмо, обсудив его с товарищами. А теперь пошли спать.

Еще в коридоре дежурный предупредил Рублева, что все уже спят, и он осторожно, мышкой прошел к своей раскладушке, столь же тихо разделся и лег. Сон, однако, не спешил смежить ему глаза. Строчка за строчкой он обдумывал письмо на соседнюю заставу. Вдруг, беспокоился, не поймут того душевного порыва погибших, который дал им силы принять явно смертельный бой. Гибель – и бессмертие. Думали ли они в тот момент, что совершают подвиг? Скорее всего, нет. Они спасали своих товарищей от явной гибели, и именно в этой будничности их великая жертва. И пусть не знает о них вся страна, пусть, но те, спасенные ими, никогда не забудут подвига, совершенного ради торжества жизни, расскажут о нем детям и внукам. Именно об этом Рублеву хотелось написать. Написать захватывающе, чтобы увидели бойцы соседней заставы за скупыми словами профессора то благородное и великое, что увидел и понял он, Рублев.

13

Ветер упругой волной налетал на корявые тугаи и, будто исколовшись о жесткую колючую стену прибрежных зарослей, стонал и метался между джигидовником и барбарисовыми кустами, озлобленно гнул и трепал их. Река пенилась барашками, и мелкие, хлесткие брызги беспрерывно обсыпали берег.

Долетали они и до поста наблюдения, оборудованного здесь, на берегу. Пограничники устроили его так, чтобы ни с воздуха, ни с реки он не был виден. Неширокий окоп в рост человека вырубили солдаты между старыми деревьями джигидовника и кустами барбариса. Густые кусты проредили так, чтобы они, укрывая наблюдателей, не мешали самому наблюдению. От окопа прорыли траншею пяти метров длиной (ее от постороннего глаза скрывали кусты барбариса, нависая над ней, словно крыша), она вела в землянку. Там, на столе, грубо сколоченном из неструганых досок, стояли полевой телефон и рация. В переднем углу – прибор ночного видения. На специально сколоченном столике. У стены – раскладушка. На ней поочередно могли спать пограничники, которые несли здесь службу днем и ночью. Со сменой на месте.

Сейчас землянка была пуста: оба пограничники (службу наблюдения сегодня несли Бошаков и Рублев) находились в окопе.

– Она начинает причинять неудобства, эта одному Стрибогу подвластная стихия, – вытирая платком лицо от хлестнувших по нему брызг, незлобиво проговорил Рублев. – Спит он, должно быть, и не видит, как окатывает нас холодная илистая вода. А если он, этот древний старик, любит поспать, то длинным покажется день. Как думаешь, земляк, сжалится над нами Стрибоженька, если мы ему в жертву принесем по банке с гречневой кашей?

– Рано ты проголодался, балаболка, – хмыкнул ефрейтор Бошаков.

– Я-то могу потерпеть еще хоть час целый, а как Стрибог? Путь к сердцу богов, как считали наши древние предки, тоже идет через желудок. Вот почему я и завел разговор о жертвоприношении.

– Ладно. Уговорил, – согласился Бошаков. – Завтракай иди.

– Но по всем уставам, старший должен начинать первым.

– Не молоти языком попусту. Иди. Я – потом.

Рублев не спеша прошагал под кустами к землянке, но через несколько минут вернулся и, сказав: «Здесь и мне и тебе будет веселей», – сел на дно окопа и начал счищать с банки пограничного пайка солидол. Делал все медленно. Да и куда ему было торопиться? Им предстояло провести на посту весь день, а он только еще начинался.

Хотя и проложили сквозь камыши и тугаи скрытую тропу к посту, но начальник заставы не изменил порядка смены нарядов. Днем к посту никто даже не приближался. Бошаков и Рублев тоже пришли сюда еще до рассвета и сменятся лишь с наступлением темноты. Весь день будут беспрерывно вести наблюдение. Оттого и не торопился Рублев, обтирая газетой банку, сам же продолжал о боге ветров, которому скифы или какие-то иные славянские народы наверняка молились, прежде чем принести что-то в жертву. Да и жертвовали, скорее всего, целых быков, а не двести пятьдесят граммов гречневой каши.

– А тут, ни молитвы не знаешь, ни за быком не сходишь: запрещено нос высовывать. Разве вот этой маленькой баночкой насытится Стрибог? Хочешь или нет, а вдыхай его тугие струи. А то, глядишь, и дождя еще не пожалеет.