Встревоженные тугаи

Перед мужеством своих боевых товарищей мы склонили свои головы. Мы видели героизм, сабли наши не ржавели в безделие, а стволы винтовок почти не остывали, трусам между нас места не было, но такой подвиг нас ошеломил. Те двое ехали в головном дозоре и обнаружили засаду, в которой находился почти весь вооруженный отряд откочевки. Обнаружили тогда, когда основное ядро пограничников уже приближалось к ущелью. Еще несколько минут, и мышеловка захлопнулась бы наглухо. Они не могли успеть вернуться, чтобы сообщить своим боевым товарищам о засаде. Поэтому вызвали огонь засады на себя…»

Рублев взглянул на Карандина, который успел раздеться до того, как майор Антонов принес письмо, и все же остался послушать, увидел шрам на его плече и потупился. Полез в карман за сигаретами, но вспомнив, что старший лейтенант строго запретил курить в помещении, вздохнул и продолжил читать:

«Двое против двухсот. Погибли пограничники, успев все же прилично пострелять врагов. Начальник заставы, чтобы спасти дозорных, пытался прорваться к месту боя по склонам ущелья, ибо по дну его наступать было подобно смерти – вся группа попала бы под перекрестный огонь. И этот маневр, однако, не увенчался успехом: слишком неравными были силы. Да и позиция у противника оказалась куда как выгодней, что и вынудило пограничников отступить. Тогда начальник заставы принял решение опередить откочевку и сделать засаду на перевале, который, как он считал, да и все предполагали, был единственным выходом из ущелья. Мы тоже поспешили на помощь начальнику. В пути к нам присоединилось человек сто комотрядовцев из близлежащих аулов и станиц. Мчались без остановок, чтобы успеть, и кони устали. Тогда повели их в поводу. Там, где предстоял крутой подъем, пускали коней вперед, а шли за ними, держась за хвосты. Кони к этому были приучены.

Мы ошиблись. Главари откочевки позаботились о проводнике, который знал еще один выход из ущелья, хотя и очень трудный, через ледник. Ушли, угнали баранов, лошадей и верблюдов, прорубив ступени на леднике и покрыв их кошмами. Пытались мы, правда, им помешать, получив сведения от одного из сбежавших пастухов, но заслон, который выставила откочевка в узкой горловине ущелья перед ледником, мы не смогли сбить.

Через несколько дней откочевка вернулась. Помнится, без скота. Что произошло за кордоном, мне не известно. Что-то, видимо, из ряда вон выходящее, ибо возвратились не только бедняки, но и богатеи. Почти все они были связаны крепкими веревками. Мергена среди вернувшихся не было. При первом допросе, на котором мне пришлось присутствовать (как раз охранял баев), они, те баи, утверждали, что Мергена повесили голодранцы, так богачи называли своих обездоленных ими же сородичей; бедняки с возмущением отвергали, как они говорили, бесчестную клевету желтых собак, доказывали, что баи расправились с хорошим джигитом, что зря они, бедняки, не послушали сразу его правильных слов и не повернули обратно еще в Туюаше. Те пререкания богатых и бедных слышали многие из комотрядовцев, и уж, поверьте мне, они непременно поведали об этом в своих аулах и станицах, а там каждый подхватил то, что выгодно ему. Отсюда, мне видится, и противоречивость в трактовке происшедшего события.

У вас вполне может возникнуть вопрос: почему пограничники заставы и, в частности, я не докопались до истины? Возможно, и было такое желание, но примите во внимание: я был красноармейцем, которому, как я уже заметил прежде, командиры не все рассказывали. Да и другое обстоятельство нельзя не учитывать: преследование откочевки – событие для тех лет рядовое. Передышек тогда не давалось нам. Новые события захлестнули, новые стычки и работа по нейтрализации байско-белоказачьей пропаганды. Об этом я уже вам писал, дорогие друзья.

Теперь вот, получив ваше письмо, сожалею, что не полюбопытствовал тогда о причинах, побудивших откочевку вернуться. Кое-какие детали удалось бы, безусловно, узнать. Понимаю, мое письмо не внесет ясности в возникший у вас вопрос, сожалею об этом, но бессилен изменить что-либо.

Искренне ваш, всегда пограничник, профессор Аржанов».

Рублев аккуратно свернул страницы письма, положил в карман, поднялся и вышел. Закурил на крыльце и пошагал к ручью. Сел на камень у самой воды и тут же почувствовал, что кто-то стоит за спиной. Обернулся резко – увидел начальника заставы.

– Сиди, сиди, Михаил, – вроде бы попросил Антонов, сев сам рядом с Рублевым. – Подумал, какой ответ писать Аржанову и что с его письмом делать?

– Нет, товарищ майор. О другом совсем думал. О себе.