Вспомнить всё

– Вот! – сияя от радости, воскликнул Эльмс. – Вот видишь? Лично я сейчас, так и знай, просто счастлив! Мистер… – Но тут он осекся. – Надо же, я ведь всерьез собирался сказать «мистер Христос»! Вот глупость, вот глупость-то, а? Христос… мистер Христос, не желаете ли присесть? Хоть за мою консоль, хоть за консоль мисс Раутаваары… Агнета, ты же не против, да? А это Уолтер Тревис. Он у нас христианскую веру не исповедует, но я-то – дело другое: как-никак прожил христианином всю жизнь… ну, большую ее часть. Насчет мисс Раутаваары точно не знаю. Что скажешь, Агнета?

– Эльмс, кончай вздор молоть, – проворчал Тревис.

– Чш-ш-ш! – шикнул на него Эльмс. – Он же судить нас явился!

– Если кто услышит Мои слова и не поверит, Я не сужу его, ибо Я пришел не судить мир, но спасти мир. Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день, – возразил Христос.

– Ну да, а я о чем? – кивнув, согласился Эльмс.

– Не будь к нам чересчур строг, – изрядно напугавшись, попросила Агнета, устремив взгляд на Образ. – Все мы только что пережили серьезное потрясение.

Но тут она, спохватившись, подумала: а помнят ли Тревис с Эльмсом собственную гибель? Помнят ли, что их разорвало на куски?

Образ, взглянув ей в глаза, не ответил ни слова – лишь мягко, ободряюще улыбнулся.

– Тревис, – заговорила Агнета, склонившись к сидящему за консолью напарнику, – послушай, пожалуйста, что я тебе скажу. Ни ты, ни Эльмс катастрофы, удара базальтовых осколков, не пережили. Не пережили, понимаешь? Потому он и здесь. Я – единственная, кто не… кто не…

– Кто не погиб, – закончил за нее Эльмс. – А мы мертвы, потому он и явился за нами. Ну что ж, Господи, я готов, – повернувшись к Образу, объявил он. – Бери меня.

– Вот-вот. Забирай их обоих, – подхватил Тревис, – а я отправляю сигнал бедствия на всех частотах. И сообщу, что здесь происходит. Обо всем сообщу, прежде чем он заберет или хоть попытается забрать отсюда меня.

– Ты же мертв, – напомнил ему Эльмс.

– Но сигнал бедствия отправить еще могу, – непреклонно отрезал Тревис, однако на его лице отразилось смятение, покорность судьбе.

– Дай Тревису чуточку времени, – попросила Агнета Образ. – Он еще не понимает всего до конца. Хотя ты, наверное, об этом и без меня знаешь: тебе ведь известно все.

Образ кивнул.

И мы, и земной Следственный Комитет, выслушав, увидев все, что творилось в мозгу Раутаваары, поняли, что произошло, однако в оценках происшедшего разошлись кардинально. В то время как шестеро землян сочли данные события однозначным злом, мы посчитали их величайшим благом – и для Агнеты Раутаваара, и для себя. Реанимированный опрометчивым роботом, ее поврежденный мозг обеспечил нам – ни много ни мало! – контакт с потусторонним миром и силами, им управляющими.

Как же расстроили, как огорчили нас воззрения землян!

– Все это галлюцинации, и не более, – объявил официальный их представитель. – Результаты отсутствия ощущений извне вследствие гибели тела. Взгляните, что вы с ней сделали!

Мы указали на то, что Агнета Раутаваара на данный момент вполне счастлива.

– Деятельность ее мозга, – продолжал официальный представитель людей, – надлежит немедленно прекратить.

– И утратить связь с потусторонним миром? – возразили мы. – Великолепную возможность понаблюдать загробную жизнь? По сути, мозг Агнеты Раутаваара – наш телескоп! В вопросах настолько серьезных научная ценность перевешивает любые гуманитарные соображения.

Такую позицию заняли мы в ходе следствия, причем вполне искренне. Исходя отнюдь не из голой целесообразности.

Посовещавшись, земляне решили сохранить за мозгом Раутаваары полный набор функций – разумеется, с обязательной записью всех звуковых и визуальных данных – а вопрос о вынесении нам порицания до поры до времени оставить открытым.

Меня лично земные воззрения на образ Спасителя привели в сущий восторг. Среди нас сия концепция почитается старомодной, красивой, однако отжившей свое, и вовсе не из-за явного антропоморфизма, но из-за этакого школьного, детского суда над душой, отбывающей в загробный мир. Из-за своего рода реестра поступков дурных и добрых, трансцендентного, так сказать, табеля успеваемости вроде тех, какие нередко используются в процессе обучения и воспитания подрастающих поколений.