Вспомни всех

– Да, господин! Конечно! Мне нужна работа и… место где жить, господин штурмбанфюрер!

– Вот как? – изобразил удивление Рихард, – а что же твои родители?

– Моя мать, герр начальник, она мешает мне служить делу партии! Она, она… вредитель!

– Да что ты!? – возмутился Рихард, – как же так! Вот дела! И ты готов подать официальное заявление на свою матушку?

Ганс замешкался.

– Понимаю, – по-отечески добро, сказал Рихард, – не будем торопить события. У тебя будет ещё время обдумать это трудное решение.

Штурмбанфюрер вернулся за стол. Задумчиво постучав костяшками пальцев по столу, он открыл толстую тетрадь и перевернул несколько страниц, во что-то вчитываясь.

Фриц давно сидел в кресле в глубине кабинета и с привычным безразличием наблюдал за происходящим. Ганс продолжал стоять навытяжку.

Выдержав томительную паузу, Рихард сказал:

– Ты знаешь, Ганс, что времена сейчас тяжёлые. Проклятые захватчики слишком долго душили нашу страну. Евреи, коммунисты, вся эта мразь… – он изобразил на лице отвращение и погрозил кулаком куда-то в сторону потолка.

Ганс с готовностью кивал, выражая безусловное согласие с каждым словом герра начальника.

– Грядёт большая война, – заявил штурмбанфюрер, – так не может продолжаться вечно, мы должны будем очистить мир от красной жидовской гниды! И сейчас, Ганс, именно сейчас, нашей стране необходимы такие парни как ты!

– Я умру за фюрера! – по щенячьи пролаял Ганс.

Ричард удовлетворённо кивнул и слегка улыбнулся, что, впрочем, осталось незаметным для молодого героя.

– Надеюсь, что умирать тебе не придётся, но твоё рвение заслуживает уважения, юноша! Так вот, в свете угрозы чистоте арийской расы, фюрером проводится подготовка сложных мероприятий, направленных на децентрализацию вредных элементов в Европе. В первую очередь, это конечно, касается евреев. Каково твоё отношение к евреям, Ганс?

Лицо парня сделалось свирепым.

– Я ненавижу их, господин штурмбанфюрер! Это грязь! Это язвы на теле великой Германии! Веками они жили за счёт простых немцев, отбирали нашу работу, обманывали и копили деньги! Я презираю их, герр начальник!

Рихард снова едва заметно улыбнулся.

– Это очень хорошо, Ганс. В мои задачи в настоящий момент, входит подготовка кадров для ликвидационных мероприятий. Тебя поселят в специальную казарму, где станут обучать рукопашному бою и методам убеждения евреев. По завершении обучения, все вы будете задействованы в главном деле Рейха. Не исключено, что к тому времени мы вынуждены будем прибегнуть к вторжению в страны Восточной Европы. А там как ты знаешь, евреев много. Слишком много!

– Так точно, штурмбанфюрер! – воскликнул Ганс.

– С этого момента, ты будешь находиться на полном государственном обеспечении, солдат. Германия будет заботиться о тебе, кормить и одевать! А теперь иди! Фриц тебя проводит, – закончил аудиенцию Рихард.

Ганс, как заправский солдат, вскинул руку в приветственном жесте и щёлкнул каблуками.

Рихард улыбнулся в последний раз, и его сын вывел новобранца из кабинета.

***

– Послушай, Фриц! – воскликнул Ганс, когда они вышли на улицу, – Я ведь забыл сказать твоему отцу о своём возрасте! Мне ведь ещё рано в армию!

Фриц добродушно улыбнулся и похлопал своего протеже по плечу.

– Не беспокойся на этот счёт, дружище. Во-первых, мой отец никогда не усомнится в моём друге, а во-вторых, то учебное заведение, в котором ты будешь проходить подготовку – вовсе не армия. Скорее, хм… кадетский корпус. Ты ведь достаточно взрослый, чтобы учиться в кадетском корпусе, не так ли?

И он заговорщически подмигнул.

Ганс просиял.

– О, да это просто чудесно, дорогой Фриц! Жаль, что я не могу похвастаться перед родными, – он понурился, – впрочем, какие родные? Братец ещё слишком мал, а мать! Что о ней вспоминать!

Он обречённо махнул рукой как бы давая понять, что мать – дело безнадёжное.

Фриц сказал:

– Не стоит об этом думать, Ганс! Она всего лишь твоя биологическая мать, настоящей матерью и отцом нам всегда будет фюрер!

Ганс мечтательно улыбнулся. И бодро зашагал за своим товарищем. В свой новый дом. К своей новой семье.

***

Заканчивалась вторая неделя жизни в «кадетском корпусе». За это короткое время, Ганс казалось, повзрослел на несколько лет. Его ненависть к евреям и коммунистам усилилась в сотни раз, равно как и его любовь к фюреру и национал социализму.

С того памятного дня, когда Фриц подарил ему счастливый билет в светлое будущее, они больше не виделись.

Он проводил его в тот день до широких ворот таинственной закрытой территории, передал часовому какую-то бумагу от своего отца и сказал:

– Что ж, друг мой Ганс, поздравляю! Для тебя начинается новая жизнь.

– А ты разве со мной не пойдёшь? – спросил тогда Ганс.

– Сожалею, братец, но не могу. У меня есть ещё много работы для отца. Позже, мы, возможно, ещё увидимся, а пока я должен выполнять другие поручения для нужд рейха.

Заметив на лице Ганса нерешительность, Фриц добавил:

– Понимаю твою неуверенность, друг, но доверься мне! Да и… разве дома тебя ждёт что-то хорошее? Мать предала тебя и вынудила уйти из дому. А фюрер! Он даёт тебе новый дом!