Вспомни меня

Офицер Льюис и еще один человек, которого я не узнаю, заходят внутрь. Судя по выражению лица Марко, я могу предположить, что незнакомец работает на мэра.

– Черт, – бормочет Марко, отходя от меня на несколько шагов. Его лицо становится мертвенно-бледным.

У человека в ботинках густая борода и очки-авиаторы, как у мэра. Я не вижу его взгляд, но чувствую, что он смотрит на меня, когда его голова поворачивается туда-сюда между мной и Марко. По спине пробегают мурашки.

– Сегодня вечером, – шепчет Марко едва шевеля губами, его лицо направлено вперед. – Я приду к твоему окну. – Затем он поднимает руку и направляется к ним. – Офицер Льюис! Арчи. Рад вас видеть. Что-то случилось с Мисси Купер. Ей нужна помощь.

Я отвожу взгляд от Марко, хотя на самом деле мне хочется броситься к нему; хочется спросить его, кто этот человек на самом деле, во сколько он придет ко мне домой сегодня вечером и все ли с ним будет хорошо.

– Пэтти, тебе что-нибудь нужно? – говорю я, кладя на стол несколько купюр на чай. Пэтти на меня не смотрит: ее взгляд сосредоточен на Мисси. – Я больше тебе не мешаю, но, пожалуйста, позвони, если нужна будет моя помощь.

Она кивает и отворачивается.

Затем я выхожу из ресторана, прохожу мимо офицера Льюиса и этого непонятного Арчи, ни разу не оглянувшись на Марко, хотя сердце желает остаться с ним.

16

Я возвращаюсь домой, но даже не знаю зачем. Дом должен быть тихой безопасной гаванью. Но как я могу чувствовать себя в безопасности, когда все, что я знала о своей жизни, оказалось неправдой, и теперь все в моей семье рушится? Мой дом – это место, которое я больше не узнаю. Как будто стены были там только для того, чтобы поддерживать ложь, а теперь, когда я знаю правду, все исчезло.

– Ты вернулась, – говорит папа. У него веселый голос, без малейшего намека на предательство.

От этого мне хочется кричать, но я сдерживаюсь. Я не могу позволить папе заподозрить, что что-то случилось.

Я застываю, когда он заходит на кухню, на его лице расплывается беспечная улыбка. Он проходит мимо Виви, которая освобождает посудомоечную машину, и берет сэндвич с арахисовым маслом и джемом, который она оставила для него на столешнице. Когда он откусывает кусочек, крошки падают на его рубашку и пол. Виви закатывает глаза и протягивает ему салфетку.

– Что скажешь, если мы проведем еще одну тренировку вечером? – Папа открывает шкаф и достает кофейную кружку с яркой и кривой надписью «САМЫЙ ЛУЧШИЙ ПАПА В МИРЕ!» Я сделала ее на День отца много лет назад, когда верила, что отцов стоит чествовать.

Я заставляю себя улыбнуться.

– Конечно.

Ложь легко проскальзывает на моем лице. А почему бы и нет? Меня вырастил лживый человек в лживом доме, в городе, полном лжи. Я прижимаю пальцы к краям моего кулона, который, как думает Марко, он мне подарил. Подвеска, которую я совершенно не помню, как получила, из-за отца, из-за того, что он забрал у меня.

Мне хочется на него накричать. Я хочу спросить его почему. Но я слишком боюсь, что правда приведет только к еще большей лжи. Или еще хуже – что он снова сотрет мои воспоминания, и я снова стану беспамятной марионеткой, как и все остальные в этом дурацком городе.

Я толкаю остатки своего сэндвича по тарелке и избегаю его взгляда, чтобы скрыть свою ярость. Он не должен догадаться, что мне все известно.

– Отлично, увидимся через несколько часов, – говорит папа, поднимая кружку с надписью «САМЫЙ ЛУЧШИЙ ПАПА В МИРЕ!» в моем направлении, имитируя шуточный тост. Я делаю мысленную пометку выбросить эту кружку в мусорное ведро.

Не знаю, как я буду продолжать весь этот фарс, но я должна. Я должна, пока не выясню, что за чертовщина здесь происходит.

Виви заканчивает с посудомоечной машиной и вытирает руки о полотенце, наблюдая за мной.

– Ты не ешь, – говорит она с присущей ей манерой констатировать очевидное. Ярко-розовое платье и такая же розовая помада выглядят так, будто на нее стошнило Барби.

– Я не голодна. – Я отталкиваюсь от стола. Затем выбрасываю сэндвич в мусорное ведро и с грохотом опускаю тарелку в раковину.

– Ты хочешь поговорить об этом?

Я стою к ней спиной, пока споласкиваю тарелку и наблюдаю, как вода стекает с узоров розовых и голубых цветов, нарисованных по краям. Я чувствую, как она пытается понять, что же со мной происходит.

– Поговорить о чем? – спрашиваю я, притворяясь, что не понимаю, о чем речь.

Раздается громкий вздох, и мне даже не надо поворачиваться, чтобы понять: она хмурится.

– Это нормально – чувствовать разочарование, Люси. Я знаю, как сильно ты всегда этого хотела. Но хождение по дому в плохом настроении никому не принесет пользы – особенно тебе. – Она делает паузу, словно ожидая ответа. Словно я должна догадаться, о чем, черт возьми, она говорит. – Это придет со временем. Твой папа сказал, что тебе просто нужно больше практики.

Я чуть не засмеялась, когда поняла, что она говорит о моих занятиях – она думает, я расстроена, потому что мне еще не удалось забрать ни одного воспоминания.

– Верно, – говорю я. – Практика.