Вскормленные льдами

– Значит, в самой бухте Провидения посудина стоит. Больше негде. Код всё тот же – стало быть, японец.

– Понял, – с нажимом проговорил капитан, переглянувшись с помощником, – что ещё?

– Пока всё.

– Отбой, – Черто́в положил трубку, развернувшись к старпому. – А что там японцу делать? Угольщика захомутал? Но стеречь смысла нет, достаточно вооружённый конвой посадить и опять в патрулирование выходить. А?

– Угольком халявным лакомится, – предположил помощник, – или… хрен его, в общем, знает. Всё равно доразведку бы завтра с утра провести.

– Зиновию надо сказать…

Сказали. Рожественский как всегда не торопился с выводами и решениями. Да и зависел сейчас от обстановки и «длинной радарной руки» потомков.

А планировали… скорей желали, зацепить локатором и выйти на оба японских судна, уложившись в одну ночь. Но теперь уже стало ясно, что не получится – далеко до второго.

Дистанцию-то взяли, но лишь приблизительно (передача была слишком короткой), и погрешность могла составить пять-шесть километров… как бы не миль.

– Может и не успеть ЭБР… даже поднажав, – с сомнением качал головой штурман, – и не отвернёшь, не отбежишь этим бронированным углежогом на пяток километров – один хрен запачкает дымом полнеба. Японо-капитана сразу поймёт, что дело нечисто. Ко всему ещё этот в бухте. С ним ещё разбираться.

– Да, – согласился капитан, – будет там дело – если на его борту призовая партия, кингстоны откроют и хана кардифу. Как бы Зиновию не пришлось угольщик штурмом отбивать.

В отряде Рожественского на «Смоленске» (а его планировали переоборудовать во вспомогач) были предусмотрены для подобных дел пара дюжин лихих матросиков. Но все непроизвольно поглядели в сторону лейтенанта Волкова, зная его изнывающую по активным действиям натуру.

Тот, к чести, даже не изменился в позе, лишь зыркнул коротко и нахмурился в себе. Думает, типа…

«Это хорошо, – шевельнулось в голове у капитана, – понимает и оценивает сложности. Но это всё с утра… после беспилотника. Может, там и вовсе нет того янки-снабженца, а самураи в бухте так… на суши-пикник тормознулись».

По мере сближения с целью ледокол стал оттягиваться назад – не хватало ещё шальной снаряд схлопотать.

Связь с «Суворовым» держали практически постоянную – старпом монотонно, уже каждые две-три минуты выдавал цифры: дистанцию, угол сближения.

Глядеть в темноту иллюминаторов было бесперспективно, от силы, что и пробьётся через густую, сдобренную небольшой туманностью ночь, это далёкие всполохи.

Теперь всё внимание было на двух экранных светлячках: забирающего в сторону броненосца – его специально отводили в охват с юго-востока, и практически лежащего в дрейфе судна противника.

Казалось, что всё происходит вроде бы буднично, но на самом деле градус возбуждения поднялся к красной метке – все находящиеся в рубке (кроме рулевого) сгрудились вокруг двух запараллеленных экранов. Притихнув. Понимая – сейчас прольётся чья-то кровь.

И как-то по особому навязчиво стала жужжать аппаратура… и старпом, сам не заметив, зазвенел гласными, подавая на «Суворов» всё более и более укорачивающуюся дистанцию:

– Восемь кабельтовых на сто пять! Угол смещения – два. Скорость сближения пять узлов.

Восемь кабельтовых. Все знали, что в расчётах броненосец собирались подводить на пять. То бишь… на километр!

«Суворов» там, в потёмках, уже сбавил ход совсем до «ма́лого», шёл, естественно, не прямо на цель, а под углом, открыв сектора для бортовой артиллерии.

Напряжение, пошевеливая волосы на затылках, подкатывало к семи… шести кабельтовым. О чём-то заговорил Шпаковский, как всегда, в силу своего неизменного желания спорить и противоречить.

– Да тихо ты! Сейчас уже! – шикнул на него кэп.

Старпом выдал огневые данные:

– Пять кабельтовых на сто шесть. Угол – ноль. Можете стрелять.

И все как по команде подняли головы, вглядываясь в ночь – не полыхнёт ли там вдалеке?

Уже потом… радисты-«ямаловцы», вернувшиеся с «Суворова», где они как раз в рубке отирались за спиной у Рожественского, держа связь, рассказывали…

* * *

Зиновий Петрович в своём разумении осторожничал.

К выданной с ледокола дистанции – «семь кабельтовых до цели» – броненосец уж совсем полз на трёх узлах.

При всём доверии к технике потомков, зная, что где-то тут совсем рядом в темноте бродит судно тысячи на четыре тонн водоизмещения (а «японец» не выставил ни огонёчка), сигнальщики, да и сам адмирал, во все глаза всматривались в ночь, опасаясь ненароком налететь… даже взяв на таран.

И как бы там оптимистично, если уж не опрометчиво, предлагал кто-то из «ямаловцев» во время обсуждения и планирования этой операции – «влупить идеально, неожиданно, прямо из темноты, вслепую, исключительно по показаниям и расчёту с ледокола»…

Как бы не так!

Нет. Рожественский не стал рисковать. Как только прозвучал сигнал о выходе на огневую позицию, объявил стрельбу по готовности и, приказав врубить прожектора, удовлетворённо проговорил:

– Не подвели! – Когда снопы света, практически и не выискивая, упёрлись в борт какого-то японского «Мару». Уже обречённого.