Всюду жизнь

— В городе и жизнь будет совсем другая, новая! — заулыбался Федор. — Телевизор смотри, в кино иди или газеты да книжки читай!

— Ой, Федя, ты как сказку рассказываешь! — недоверчиво проговорила мать. — А куда ж поселок наш?

— Улянтах, Подъеланка и Рыкачево на дно моря уйдут.

Надежда оглядела избу: хорошего мало видала она в этих стенах, а все ж родное гнездо. Всех детей здесь родила и вырастила…

— И порог Черторой, где ты разбился, тоже уйдет под воду, — неожиданно сердито сказал Федор Григорию. — На двадцать метров вода над камнями поднимется.

— Это хорошо… Много жизней погубил этот Черторой. Как подъезжаешь к нему, увидишь черные камни, белую кипящую воду — душа в пятки уходит: и верно, будто и в самом деле черти воду роют…

«А у меня эти камни отняли Катю», — подумал Федор. Но ни Григорий, ни мать не знали этого и не понимали, почему так ненавидит Федор Черторой и почему так страстно хочет затопить его.

Глава двадцать вторая

— Сюда, сюда давай! — Федор размахивал рукой и хриплым голосом старался перекричать оглушающий рев бившей в землю широкой струи раскаленных газов, а сам пятился от медленно двигавшегося на него, окутанного дымом трактора с турбореактивной установкой.

Когда установка дошла до края карты — участка плотины, где укладывали экран, — Федор наклонился и быстро зашагал по участку, в разных местах втыкая в суглинок стальной прут. Обойдя карту и убедившись, что суглинок прогрет на нужную глубину и на поверхности не осталось снега, льда, мерзлого грунта и камней, он подошел к цистерне, на подножке которой стоял Шурыгин.

— Тимка! Давай рассол!

Цистерна двинулась, поливая из гребенки грунт соляным раствором. Федор шел за нею и следил, чтобы не оказалось необработанных мест: раствор хлористого кальция предотвращал быстрое замерзание грунта, а морозы уже две недели держались под сорок градусов.

Федор остановился, чтобы перевести дыхание. Воротник полушубка, ушанка с опущенными наушниками, борода, усы, брови и ресницы были обметаны белым мохнатым инеем, и, поглядев со стороны, он мог бы сравнить себя со сказочным Дедом Морозом, но он страшно устал, глаза слипались от постоянного недосыпания, не чувствовал ног, хотя был в валенках, закоченел от свирепого ветра, задувающего вдоль реки, расстроен медленными темпами укладки экрана, и такие посторонние, отвлекающие от дела, несерьезные мысли не приходили ему в голову.

Котлован плотины был заполнен густым морозным туманом, огромными клубами катившимся от невидимой реки, стиснутой верховой перемычкой у правого берега; слышно было, как она с грозным гулом неслась в узком водосбросном канале.

Низкое солнце не могло пробить плотный слой белой мглы и светилось едва заметным, тусклым, иногда совсем исчезавшим пятном, и котлован круглые сутки освещался прожекторами. Их свет голубыми мечами пронизывал туман и эллипсообразными пятнами падал на плотину.

«Можно начинать отсыпку», — решил Федор и сказал стоявшему рядом бригадиру Ивану Бутоме, чтобы тот подавал грунт.

Из тумана показалась громадная махина белого от инея сорокатонного БелАЗа. Рабочие сняли брезент, укрывавший грунт, водитель включил гидродомкрат, и кузов стал медленно подниматься, сваливая теплый, дымившийся паром на морозе суглинок. Самосвал выпустил из выхлопа струю синего дыма и скрылся в тумане; к куче суглинка подбежали рабочие и накрыли ковром из полиэтилена. Минут через пятнадцать подошел новый самосвал. Рабочие замешкались с ковром, раскатывая его, и Шурыгин подошел к бригадиру:

— Скорей, скорей накрывайте, Батя! Не упускайте тепло!

— Да мы ж понимаем, Тимофей Афанасьевич. Сами замерзаем, а этот треклятый грунт пеленаем, как новорожденного ребенка! — оправдывался Бутома.

Бульдозеристы не раз подходили к Тимофею, просили отпустить их обедать.

— Курсак урчит, есть хочет, — строил страдальческую рожу бригадный ёрник и заводила Шаталов, приплясывая и постукивая одним валенком о другой.

— Пока не закончим карту, никто никуда не уйдет, ясно? — отрубил Шурыгин. — Вы пойдете обедать, а тут грунт замерзнет, и мы же будем убирать его и сбрасывать в отвал!

К часу дня вся карта была завалена грунтом и укрыта пленкой.

— Убрать пленку! — скомандовал Тимофей.

Четыре бульдозера ринулись на кучи суглинка и стали разравнивать его по карте.

— Быстрее, быстрее! — подгоняли бульдозеристов Федор и Тимофей, бегая по участку и проверяя их работу. Обнаружив в грунте валуны и мерзлые комья, приказывали водителю корчевателя убрать их, но часто им не хватало терпения, и они сами хватали камни и глыбы земли и отбрасывали их в сторону.

Сразу же за бульдозерами на карту въехали груженные камнем МАЗы и начали ездить по ней вперед и назад, укатывая и утрамбовывая суглинок колесами. Федор на ходу вскочил на подножку машины и стал указывать водителю неукатанные участки. На краю карты уложенный вчера и замерзший комьями грунт не поддавался колесам, и Федор приказал Тимофею разморозить его. Подъехал смонтированный на тракторе тепловой генератор и пламенем форсунки стал оттаивать края участка.