Всюду жизнь

— Теперь поехали! — скомандовал Федор водителю, и машина стала заравнивать края.

В тумане, в поднимавшихся от разогретого грунта клубах пара и дыму выхлопных газов, прорезанных светом прожекторов, двигались машины, суетились рабочие, надрывно завывали моторы, яростно ревело пламя форсунки, но в этой напряженной суете и оглушающем шуме Федор чувствовал необычайный подъем, работа захватывала его своим темпом, он забывал и об усталости и о голоде и в азарте кричал: «Хорошо, хорошо, ребята! Пошевеливайтесь, орелики! Еще немного осталось!», потому что нельзя было ни на один час остановить работу, надо успеть до весны поднять экран до тридцатиметровой отметки и задержать Студеную, которая в паводок затопит котлован и разольется от одного берега до другого, невидимых сейчас в тумане.

Укатку успели закончить до конца первой смены, и Федор был очень доволен. На короткое время пересмены остановились машины, разошлись рабочие, в котловане наступила непривычная тишина.

— Теперь зови сюда свою Машу, — сказал Федор Шурыгину. Жена Тимофея заведовала геотехнической лабораторией, которая контролировала плотность уложенного в экран грунта, его температуру, состав и количество солевых растворов.

Крепко сбитая, круглолицая, с темными смешливыми глазами, Маша явилась с ящичком — радиоизотопным плотномером в руках.

— Когда ты следишь за работой, Федя, и проверять не надо, брака не бывает, — улыбнулась Маша.

— Его никогда не должно быть, Машенька. Попадет мерзлый грунт в плотину — катастрофа!

Они пошли по карте. Федор пробивал ломиком в грунте шпуры, а Маша опускала в них зонд прибора и записывала показания стрелки.

— Два шестьдесят пять! Два пятьдесят! Два семьдесят! — называла она Федору цифры. — Плотность в норме.

Теперь можно пойти пообедать, решил Федор, но в это время к нему подошел начальник второй смены Кипарисов. Вместо валенок, которые выдавали как спецодежду работающим на плотине, у него были великолепные, выше колен собачьи унты, и Федор, увидев Кипарисова, каждый раз удивлялся: где он мог их достать? Такие унты носят только полярные летчики. Ловкач, да и только!

Зябко передернув плечами и жалко сморщив лицо, Кипарисов проговорил:

— Ну и адский холод! Да еще этот промозглый туман с реки! Метеорологи обещают к вечеру сорок пять. Может быть, прекратим работу, сактируем смену, Федор Михайлович?

— Ни в коем случае! Вы же знаете, через два-три часа уложенный грунт закаменеет, его придется отогревать!

— И зачем мы связались с зимней укладкой? — недовольно протянул Кипарисов. — Сами себе же создали трудности! А теперь вот преодолевай их: коченей на морозе, не спи ночами… Вот канадцы и шведы умные люди: на севере работают только летом, а на зиму работу прекращают и уезжают в города к своим женам!

— Радий Викторович! Мне надоело ваше нытье! Или работайте, или уезжайте… к канадцам и прочим шведам, ко всем чертям!

— У меня не вышли два водителя. Без них я не могу работать, — продолжал волынить Кипарисов.

— Почему не вышли?

— Они мне не докладывали.

— Вы начальник смены и должны знать, где ваши рабочие!

— Ну вот еще! Я не мальчишка, чтобы бегать за каждым прогульщиком!

— Приступайте к работе! Шоферов разыщу и пришлю! — приказал Федор и пошел в прорабскую.

Войдя в вагончик, он ощутил лицом сухое тепло, скрюченными, негнущимися пальцами стал сдирать лед с усов и бороды, но никак не мог развязать ушанку и расстегнуть пуговицы задубевшего на холоде полушубка.

— Разрешите, Федор Михайлович, я помогу вам! — подошла к нему Жанна, инженер участка, ведущая всю техническую документацию.

Ее молодое, нежное, без всякой косметики лицо совсем рядом с его лицом, он ощущает теплое, чистое дыхание, прозрачные серые глаза смотрят на него заботливо и преданно. Когда она улыбается, в уголках губ появляются детские ямочки. В лице, в стройной, обтянутой голубым свитером фигуре, во всем ее облике скромность, бесхитростность, девическая наивность. Работа на стройке — первая работа после института, она относится к ней очень добросовестно и ревностно, делопроизводство у нее в идеальном порядке.

— Вы совсем не щадите себя, Федор Михайлович! Так нельзя! — выговаривает она Устьянцеву, хотя знает, что это бесполезно: в ответ он всегда только добродушно улыбается или машет рукой.

— Спасибо, Жанна!

Федор тяжело опускается за стол, закуривает.

— Какие у нас неотложные дела?

Первое — надо подписать наряды. Второе — из техотдела прислали срочное изменение в чертежи. Третье — заявка на горючее и хлористый кальций. Четвертое — просил позвонить главный инженер. И последнее — Федора ожидают два водителя, пришли с заявлениями об уходе.

— Это, наверное, из смены Кипарисова. Пригласите их, — сказал Федор, подписывая бумаги.