Всюду жизнь

Катя узнала, что на карьере у Федора есть женщина — совсем простая, из местных. У нее пятилетняя девочка, но не его дочь. Он живет с этой женщиной открыто, бывает с ней на людях. Катя видела их вместе в зоне отдыха на водохранилище, куда в выходной день на катере и баржах выехали сотни строителей. Одни ловили рыбу, другие играли в волейбол, третьи просто загорали. Федор и его возлюбленная вместе с немногими, самыми закаленными и отчаянными купались в прогревшейся у берега воде. Может быть, поэтому он так спокоен и равнодушен к ней, Кате? Но эта странная связь не может быть серьезной, прочной, не может!

А может быть, Федор не хочет с ней встречаться, потому что здесь Костя?

Как-то она возвращалась с Костей домой и увидела идущего по улице Федора; ей вдруг захотелось чем-то доказать тому, что она совсем не дорожит мужем. Она остановилась на крыльце своего дома и заставила Костю мыть ее грязные резиновые сапоги. Костя безропотно подчинился ей. Он смял газету, намочил в луже и в неудобной и смешной позе, опустившись перед Катей на корточки, стал смывать грязь с ее сапог.

Подойдя к ним, Устьянцев усмехнулся:

— А, супруги Осинины, привет! Какая трогательная семейная идиллия, не правда ли?

Костя тут же поднялся, отшвырнул газету и, не отвечая Федору и не глядя на него, покрасневший, пошел в подъезд, а потом закатил дикий скандал, возмущался, что Катя унижает его перед Устьянцевым. Она не стала слушать его истеричные выкрики: тут же ушла к женщинам из группы рабочего проектирования и у них ночевала. Наутро Костя как побитая собака приплелся к ней.

Вообще, на стройке Катя не нашла своего места. Она впервые была на большом строительстве и растерялась среди бесчисленных, разбросанных на громадной территории объектов, сотен грохочущих и ревущих машин, в многотысячном коллективе строителей, состоящем из множества участков, бригад, смен. Рабочие здесь были отличные мастера своего дела, уверенные, смелые, знающие себе цену — настоящие хозяева стройки. Они со снисходительной иронией выслушивали ее замечания и требования — и делали по-своему. Катя робела перед ними, тушевалась перед их грубыми остротами, не умела ответить на их шутки и подначки и чувствовала себя бесполезной, лишней среди них.

На стройке Костя подружился с Кипарисовым, начальником смены на плотине, которого Катя терпеть не могла за его цинизм, нахальство и за то, что он беззастенчиво ухаживал за ней. Видно, он считал себя неотразимым и удивлялся и злился, что Катя пренебрегает им. Раздражало Катю и отличное здоровье, завидный аппетит Кипарисова, всегда хорошее настроение и постоянно игравшая на его лице обезоруживающая улыбка убежденного эгоиста, который считает, что весь мир существует только для его удовольствия.

Разочарованная Сибирью, истосковавшаяся по Москве, она однажды предложила Косте вернуться домой, не дожидаясь конца командировки. Было это после работы, вечером. Костя брился, видно, куда-то собирался, хотя ей пока ничего не говорил.

Он выключил электрическую бритву и удивленно спросил:

— Что случилось? Ты так добивалась командировки!

— Мне здесь нечего делать. Я погибаю со скуки. Вокруг тысячи людей, но все они мне чужие.

— Это неважно. Командировочные деньги нам очень нужны. Мы хотели купить на них тебе демисезонное пальто.

— Не нужно мне ничего! Слушай, Костя, давай куда-нибудь пойдем, что ли, встряхнемся…

— Куда ты хочешь пойти?

— Куда глаза глядят. В кино, в кафе, в тайгу…

— Видишь ли, я договорился сегодня играть на бильярде, — Костя говорил неуверенно, неискренне, и Катя поняла, что он лжет.

— Каждый день бильярд! Обалдеть можно! Бессмысленная, глупая игра!

— Что ты! Игра замечательная! Но не для женщин, конечно, — улыбаясь, заметил Костя.

Подозрение Кати тут же подтвердилось: в открытое окно — они занимали комнату на первом этаже новой гостиницы — заглянул Кипарисов: значит, Костя с ним куда-то собирается. Кипарисов поднял руки в модных автомобильных перчатках-крагах — у него была собственная «Волга» — и, улыбаясь всем одутловатым лицом, весело проговорил:

— Катенька, Костинька — пламенный привет!

— А, Радька, дорогой, заходи, заходи! — позвал его обрадованный Костя.

Тот вошел, снял перчатки и церемонно раскланялся перед Катей, прищелкнул каблуками:

— Радий Кипарисов — сын собственных родителей!

У него была страсть к вычурным, глупым, бессмысленным словечкам, он, видно, считал их верхом остроумия.

— Сомневаюсь, — с издевкой ответила Катя. — У тебя слишком красивая фамилия, чтобы быть настоящей!

— Радик, ты очень кстати, — сказал Костя. — Катя как раз хотела рассеяться, куда-нибудь прокатиться.

— Так это же замечательно! Предлагаю прогулку на машине в наш районный центр, в ресторан «Комарик». Коньячок, деликатесы сибирской кухни, вокально-инструментальный ансамбль «Багульник» и прочие развлечения по расширенной программе!

С Костей Катя поехала бы в Усть-Ковду, но видеть весь вечер довольное, ухмыляющееся лицо Кипарисова, слушать его пошлости она не могла.

— Предоставляю эти удовольствия вам! — Катя оделась и хлопнула дверью.