Всё, что у меня есть

— Как думаешь, достаточно ли я зрелый мужчина, чтобы дать мне больше сорока?

— Очень зрелый, — уверяю я. Теперь Руар все больше говорит о самом себе, а не обо мне. Он не собирается уходить от Анн. Он сообщает, что они с Анн идут на джазовый концерт на следующей неделе со своими друзьями — тоже семейной парой. А я думаю о совершенно обыденных вещах: как они покупают помидоры по дороге с работы, как складывают полотенца и убирают их в шкаф. И о важных семейных событиях: конфирмациях, свадьбах, крестинах. Каково это — нарядиться, запереть за собой дверь дома, вместе идти по гравийной дорожке к машине и садиться одновременно, каждый со своей стороны. Он рассказывает о предстоящем отпуске в Марокко — выяснилось, что надо делать прививки.

— Вот бы спать с тобой здесь всю ночь, — шепчет он мне в шею.

Я никогда не буду покупать помидоры по дороге с работы в наш общий дом. Или туалетную бумагу. Я никогда не буду обедать с его детьми, Софией и Тирой. Я не буду произносить речь на их конфирмации. Не буду помогать с уроками. Я не рожу от него ребенка.

— Я хочу куда-нибудь поехать с тобой, — говорю я.

— Да, — быстро отвечает он. — Куда ты хочешь поехать?

— Пожалуй, в Рим, — говорю я, — или в Париж.

Руар берет мою руку, подносит ее к лицу, прижимает к губам и говорит:

— Как бы я хотел лежать здесь с тобой бесконечно. Никогда никуда не выбираться из этой постели.

Дыхание у него спокойное; кажется, ему хорошо.

Дальнобойщики

Март 1987

Вчера в Аргинегине Элиза отыскала на рынке пончо. Это такой квадратный лоскут ткани, сотканный из шерстяных ниток — красных, желтых, черных и белых. Элиза развернула пончо и внимательно осмотрела его. Я мысленно отговаривала ее. Она показала его Яну Улаву, он скривился и равнодушно пожал плечами. Его футболка промокла от пота. Элиза посмотрела на меня. Я кивнула. Белые полотна, натянутые над проходом между рядами, служили для защиты от солнца, но не спасали от жары.

— Ты что, не можешь подождать, оно же никуда не денется, — проворчал Ян Улав.

Но Элиза не хотела ждать.

— Ты должна торговаться, — настаивал Ян Улав.

Элиза купила пончо. Она отсчитала купюры, завернула покупку, смахнула пот со лба. Я видела, как в ней растет чувство поражения, проигрыша. И в то же время упрямство, тоска по чему-то недостижимому, жалкие попытки противостоять воле Яна Улава. Она всем своим существом жаждала его признания, уважения и любви к себе и всем своим особенностям и прихотям. В тот момент я остро чувствовала, как жалость к Элизе вплетается в прочное счастье моей жизни. Жизни, которую я еще не загнала в угол, не испортила окончательно и не испорчу. Мы пробирались под изнуряющим южным солнцем через толкотню торговых рядов. А я все смотрела на потерянных Элизу и Яна Улава и думала о том, что они, несмотря ни на что, хотят ведь быть вместе, пока смерть не разлучит их.

— Отличное пончо! — сказала я. Мне казалось, что важнее противостоять Яну Улаву, чем сказать правду. Если бы я забраковала обновку, мы с Яном Улавом были бы на одной стороне, а этого я допустить не могла. Правда, теперь у Элизы есть с пончо, радости от которого никакой.

Ян Улав ест вторую порцию яичницы с беконом, передо мной тост, фрукты и йогурт. Мама вытащила кроссворд — это занятие уже становится одержимостью.

— Вы слишком долго спите по утрам и не видите, как резко здесь светает, — говорит Элиза. — Когда Стиан просыпается, еще совершенно темно. Пока мы одеваемся, вдруг становится светло.

— Это потому, что мы находимся рядом с экватором, — поясняет Ян Улав, — солнце всходит перпендикулярно горизонту прямо над головой. На севере солнце всходит под острым углом.

Он отбирает у мамы карандаш с кроссвордом и рисует схему.

Папа возвращается за стол с двумя чашками кофе, одну он ставит перед тетей Лив. Еще прохладно, Элиза надела новое пончо. Она отправляет Юнаса и Стиана играть в мяч. Ян Улав спрашивает меня, хочу ли я поехать с ним покататься на лодке, я делаю вид, что раздумываю, и отказываюсь. Боб интересуется, не хочу ли я пойти искупаться, и я отвечаю — да. Ян Улав пристально смотрит на меня.

— Решила сегодня расслабиться, — объясняю я.

— Но ведь сегодня последний день, — вступает в разговор Элиза.

— Я тоже на лодке не поеду, — заявляет Кристин. — Надо отдохнуть.

— Ну а ты, Ивар? — спрашивает Элиза. Ей хочется, чтобы все мы были вместе.

— Думаю, пойду в гостиницу и буду помогать Кристин отдыхать, — отвечает Ивар, и Кристин смеется. Мама замечает, что небо затянуто облаками. Ян Улав качает головой.

— Это просто утренняя дымка. Утренняя дымка — только и всего, — повторяет он, но по-прежнему изучает меня взглядом.

— Ну и как же ты собираешься провести сегодняшний день, Моника? — не отступает он.

Ян Улав обгорел, особенно лоб и скулы. Скоро он нарядится в свои купальные шорты с сетчатой вставкой внутри, и когда он усядется, расставив ноги, все его прелести будут мне видны. Не понимаю, как Элиза этого не замечает, давно бы уж сказала ему об этом.