Всё, что имели...

После смены Савелию не хотелось уходить из цеха, он готов был работать до полуночи, до прихода поезда, с которым приедет Степанида. Вернется она, и он тут же строго спросит: чей ворох денег, откуда и зачем?

— Хватит, Савелий, пора по домам, — сказал подошедший Макрушин.

— Иди, я догоню, — буркнул Грошев.

— Знаешь, не дурил бы ты, не двужильный же… Вон и Николай Иванович поглядывает на тебя с подозрением.

— Чего ему глядеть на меня?

— Стало быть, есть чего. Пяток сверл ты нынче с браком выдал.

От этих слов Грошева будто бы жаром обдало. С ним никогда прежде не случалось такой напасти. Ну, бывало, что не доглядит, запорет деталь, но сам же и приметит, а тут вон какой брак…

— Я сказал, по какой причине случилась у тебя недоделка, — продолжал Макрушин. — Так что давай-ка на отдых, а то Николай Иванович выволочку задаст под горячую руку.

Грошеву ничего не оставалось, как уйти с ним домой. По дороге он досадовал, что у станка больше думал о своей злополучной находке под кроватью, потому-то вон какой вышел конфуз, в бракоделы угодил. «Да плюнь ты на те деньги. Лежат, и леший с ними, пусть лежат», — сказал он себе и несколько успокоенным вернулся в свою комнатенку. Он подтянул гирьку часов и, сняв ботинки, прилег одетым на неразобранную постель. Ему хотелось просто полежать малость, но вдруг, совсем того не желая, заснул, даже не заснул, а погрузился в теплую приятную полудрему и неожиданно увидел, как из-под кровати по-лягушечьи стали выпрыгивать денежные пачки. Они с диким визгом кувыркались, плясали, увлекая в свой круг маленькую женщину. Савелий присмотрелся к ней и ахнул: «Да это же Степанида». Он хотел вскочить с постели, но не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой. Его руки и ноги были придавлены холодными, липкими пачками-лягушками. Он хотел крикнуть, но тоже не мог, потому что Степанида зажала ему рот ладонью, и ладонь у нее была холодная, липкая… Из темноты угла выплыл какой-то мужчина, хрипло крикнул: «Сильнее жми, не давай пикнуть мужу!» Савелий напрягся, рывком освободил руки, хотел схватить за грудки того мужчину и проснулся.

— Тьфу ты, какая чертовщина приснилась, — вслух произнес он и, встав с постели, включил свет, глянул на часы. Стрелки показывали время прихода поезда. Савелий обулся, решив пойти на станцию и встретить жену. Правда, она запрещала и встречать и провожать себя, говоря, что не нужно ему перебивать сон. Он соглашался, а сейчас был объят нетерпением, хотел поскорее увидеть жену и спросить о том свертке… Савелий покосился на кровать — а вдруг из-под нее и в самом деле по-лягушечьи станут выпрыгивать пачки…

Степанида этой ночью не приехала. Савелий подосадовал, не зная, что делать, и самому себе не признаваясь, что ему страшновато возвращаться в свою комнатенку, где в ящике под кроватью лежит сверток с деньгами. А вот пойду, разожгу плиту и пошвыряю туда эти окаянные пачки, и пусть они горят синим пламенем. Дурило, а какой в том толк, если деньги пеплом станут? Такой, что не будут лежать под кроватью и сниться перестанут. Опять же, чудак, ты умишком-то пораскинь хорошенько да разберись, чьи деньги и от кого припрятаны? Думал я об этом. Жену спросить надо, она расскажет. Расскажет? Оттопыривай уши и слушай, она тебе наговорит — семь верст до небес и все лесом… На ходу Савелий рассуждал, спорил сам с собой, чувствуя в душе острое огорчение от того, что Степанида не приехала. Прежде ведь как было? Не приехала домой сегодня — эка важность, завтра приедет, и никакой у него не было заботушки, и мыслей нехороших тоже не было. А сейчас припомнилось: вернется она, и какими-то духами от нее тянет… Однажды он с тихим смешком сказал, что она обзавелась духами, с чего бы это? Степанида фыркнула: не принюхивайся. Еще всплыло: она и в парикмахерские заглядывала, и ездила в город в пошитой для себя обнове и, по выражению Никифора Сергеевича, так цвела, что хоть картину с нее пиши. Иные бабы измотались в цехах да на стройках, а Степанида похорошела. Никифор Сергеевич по-соседски упрекнул: другие работают на производстве, а ты баклуши бьешь… Степанида в долгу не осталась, помахала перед его глазами справками о своих болезнях, и ему крыть нечем, он только процедил: не знаю, какие болезни у тебя, но ловчить умеешь.

Вот это «ловчить» занозой торчало в сердце, и Савелий вынужденно соглашался про себя, что Степанида и в самом деле ловчила, занималась делами, о которых лучше молчать. У него сейчас, кажется, впервые мелькнуло подозрение, что в тех делах без мужиков не обходилось. Ведь сомнительно, чтобы она одна или с помощью каких-то подружек такой ворох денег скопила. Да, да, никакой дурак не поверит в это. И выходит, что где-то с мужиками она якшалась…

— Ты куда это, паря? — раздался голос.

Грошев поднял голову, увидел вахтера дядю Васю и подивился: не в комнатенку свою пришел он, а очутился на проходной.

— Ты куда, спрашиваю. Ночь на дворе, а ты лунатиком шляешься, — безобидно ворчал вахтер.

— Надо, — бросил Грошев.